— Ну да, если только в прошлой… — промямлил Андрей и попробовал перевести разговор: — Помнишь, я тебе как раз начал рассказывать о книге Паланика «Колыбельная». Так вот, по сюжету «Колыбельная» радикально отличается от исполненного в реалистической манере «Бойцовского клуба»: это фантасмагорический фарс, сказочная черная комедия. Фарсовая «Колыбельная» содержит в себе короткий штыковой мессидж: масс-медиа убивают нас. Дело не только в буйной стилистике и афористичности письма; по всем паланиковским текстам как будто распылены мужские гормоны, заставляющие тексты полыхать ненавистью и сочиться специфически мужской тревогой, маскулинной паранойей… Что? — спросил он, заметив, что Наташа смотрит на него с опаской.
— Слушай, Андрей, а ты сейчас по-русски говорил?
— Не понимаю… — Он сдвинул брови.
— Я тоже не понимаю, о чем ты говоришь! Ты вгоняешь меня в тоску.
— Ты изменилась! — с обидой произнес изумленный ее реакцией Андрей. — У тебя что, было перерождение?
— Совершенно верно! — Наташа расхохоталась.
Он отвернулся и до конца полета не произнес ни слова. «Ну и кретин! — думала про себя Наташа. — Интересно, хоть в постели-то он ничего?»
Это было странно. Она помнила — памятью той девушки, в чьем теле находилась, — как занималась с ним любовью, помнила все его движения, привычки, особенности… но не могла точно сказать — нравилось ей это или нет. От воспоминаний двухсотлетней давности ее бросало в жар, а об Андрее ей как будто кто-то рассказал или показал видеосъемку — она могла описать все до мелочей, но прочувствовать не удавалось.
«Может, это из-за того, что душа другая? — предположила она, но теряться в догадках не стала. — Посмотрим!» — решила Наташа и уставилась ему на ширинку.
Самолет в это время плавно приземлился. Подождав, когда большинство пассажиров покинет салон — чтобы не толкаться, — они надели куртки, молча вышли на улицу. Обменялись скупыми замечаниями вроде: «Это твоя сумка?» — «Кажется, да…» Забрали багаж, прошли на стоянку, сели в темно-зеленый «мицубиси» Андрея и поехали в город.
— У-у! — Наташа сделала радио погромче. — Классная песня! Я твоя раба… твоя раба… — запела она, отчаянно фальшивя.
— Тебе нравится Бритни Спирс?
Андрей даже замедлил скорость.
— А что? Здорово поет… — уставилась на него Наташа.
— Да нет, ничего, — отвернулся он. — Просто раньше ты говорила, что таким Спирс место в ростовском ресторане…
— Я?! — шутливо ужаснулась Наташа.
Наконец, время от времени переругиваясь, они доехали до ее дома.
— Зайдешь? — подмигнула Наташа.
— Донесу чемоданы, — сдержанно пообещал Андрей.
Едва они зашли в коридор, Наташа бросилась на него, оторвав в пылу несколько пуговиц с его рубашки.
— Я так хочу тебя! — лепетала она. — Я так соскучилась!
— Наташа, — испуганно бормотал Андрей. — Ты что… Ты такая… Ах…
Они свалились на пол прямо в коридоре. Наташа кое-как сорвала брюки, вылезла из одного рукава блузки, а Андрей так и остался в штанах и разодранной рубашке. «Я не занималась этим двести лет! — думала она восхищенно, уворачиваясь от его слюнявых поцелуев. — А она? — размышляла Наташа о своем новом теле. — Позавчера? Не помню, не помню..
О Боже…» Но минут через пять она заскучала. То, что делал Андрей, ей не нравилось. Он слишком сильно сжимал грудь, а его губы, наоборот, были вялыми. Он то тряс ее, как грушу, то не вовремя останавливался и снова лез к ней мокрыми губами. В первый раз за двести лет с такой бездарностью!
— Малыш, ты как? — спросил он, остановившись. — Что-то не так?
— Да! — оживилась Наташа. — Не называй меня «малыш», не облизывай шею, не верти соски, не делай этих ужасных резких движений бедрами, не части, не сопи в ухо: «Ты чудо!» — не задирай мои ноги себе на плечи, прекрати щипать меня за задницу и не валяйся на мне, как на диване..
— Эй, ты куда?
— Ты точно сошла с ума! — выкрикивал Андрей, сражаясь с входной дверью. — Раньше тебе почему-то все нравилось!
— Нравилось — не нравилось, ты от этого как любовник не становишься лучше! — крикнула она, когда он входил в лифт. — Урод! — Она хлопнула дверью.
Квартира была двухкомнатная, с большой кухней и просторной ванной. Спальня была голубая в белую полоску, гостиная — бежевая, кухня — зеленая в цветочек. Мебель из сосны, шторы в рюшечках, повсюду расставлены вазочки с сухими цветами, фарфоровые статуэтки, а на стенах висят пейзажи акварелью.
— Кошмар! Здесь жить — все равно что поселиться в домике Барби, — подвела итог Наташа и сорвала с дивана покрывало с чайными розами. — Домик Барби? — спросила она у самой себя. — Ха-ха-ха!
Наташа распахнула окно. Внизу бурлила дорога, Садовое кольцо. Реки красных, желтых, белых огней переливались, как огненная лава. На стене дома мерцал рекламный щит.
Вдоль дороги светились желтые фонари, отчего небо казалось лиловым. На широких тротуарах куда-то спешили люди. Человечки неслись мимо величественных кирпичных домов, заворачивали в переулки с грязными двухэтажными особнячками и длинными, высокими уродливыми коробками. В окнах квартир зажигались огни.
Наташа распахнула створку и вдохнула густой московский воздух. Он пах газом, пылью, копотью, бензином и вечерней прохладой.
— У-ух! — причмокнула она.
Наташа любовалась с девятого этажа на незнакомый и знакомый город… На целый огромный мир, на новую жизнь, которую ей выпал случай прожить заново.
— Ну что, — прошептала она прохожим, машинам, фонарям, домам, — вы готовы к встрече со мной?
Она вернулась в комнату, взяла со стола журнал, полистала без особого интереса, но на последней странице ее внимание привлекло одно объявление. Наташа расхохоталась, бросила журнал, вскочила, закружилась по комнате, хлопнула в ладоши и, подобрав журнал, бросилась к телефону.
5 апреля, 22.26
Москва, клуб «Парк Культуры»
— Ты уверен, что она в порядке? — вопрошал низкий, отрывистый мужской голос.
Тот, кто ему отвечал, ударился в длинные, непонятные и суетливые объяснения, но был прерван и выпровожен. К этому времени Маша потихоньку открыла глаза. Она нащупала что-то гладкое и прохладное под собой, различила блеклую настольную лампу, силуэт у двери. Дернувшись, ударилась локтем, вскрикнула. Силуэт бросился к ней — и оказался полным лысым мужчиной в белом тонком свитере, который ему совершенно не шел — обтягивал брюшко. Еще на нем были кожаные брюки и серьга в ухе. В серьге сверкал крупный бриллиант.
