Магнус взмахнул рукой, и стражник вернул меч в ножны.
- Вот. Вам лучше?
Курт тяжело дышал и дрожал. Может быть, в отличие от Магнуса, он никогда не получал прежде за свои оплошности.
Он склонил голову.
- Благодарю, Ваше Величество. Я к вашим услугам.
- Рад слышать, - сказал Магнус. – Теперь мне нужно сообщение, отправленное отцу. Я хочу, чтобы он знал, что я здесь. Не хочу, чтобы он беспокоился.
- Да, Ваше Высочество.
- Будь хорошим главным советником и принеси мне немного чернил и пергамента.
Выражение Курта потемнело, но он быстро взял себя в руки.
- Да, Ваше высочество.
Магнус заметил, что Клео наблюдала, как Курт покинул помещение, но она ничего не сказала Нику. Когда её взгляд вернулся к Магнусу, но видел лишь обвинение в её глазах. Может быть, она не согласна с тем, как Магнус заставил молодого человека дрожать от страха, за, возможно, как ей показалось, незначительное преступление.
"Да, принцесса, - думал Магнус. – Я сын Гая Даморы, Кровавого Короля. И теперь я буду действовать, как он".
Глава 2
Йонас
Оранос
После длинного дня работы в пелсийских виноградниках, лучший друг Йонаса предпочитал пить пиво, отдыхая в местной таверне. Судя по трём пустым кружкам рядом с Брайоном, сегодняшний день не был исключением. Йонас подошёл осторожно и присел в кресло напротив него, рядом с огнём.
- Добрый вечер, - с небрежной улыбкой промолвил Брайон.
Йонас не улыбнулся в ответ. Вместо того он смотрел на своего друга, чувствуя неопределённость и осторожность.
- Что это значит?
- Прости?
- Я… мёртв? Или сплю?
Брайон рассмеялся и осушил четвёртый бокал эля.
- Твои догадки?
- Сплю, наверное. Это слишком приятная сцена для Тёмных Земель.
- Ты серьёзен сегодня, - Брайон закусил нижнюю губу и покосился на Йонаса. – Трудный день на работе?
Сон. Только сон. Тем не менее, Йонасу хотелось радоваться присутствую Брайона Раденоса вновь. Он друг, близкий, как брат, и он едва успел оплакать сон.
- Ты мог бы ответить на этот вопрос.
- Нужна консультация? – спросил Брайон, махнув официанту за ещё одним элем.
- Я не откажусь.
- Хорошо. Сдайся.
Йонас нахмурился.
- Что?
Взгляд Брайона вернулся к Йонасу, и знакомый юмор пропал.
- Сдайся. Что ты думаешь ещё сделать? Забудь! Ты не мог быть мятежным лидером, опять и опять! Я мёртв из-за твоих глупых, упрямых решений! И десятки умерли из-за тебя.
Йонас скривился, словно был удивлён. Он смотрел вниз и изучал взглядом деревянные полы.
- Я сделал всё, что мог.
- Разве ты не понимаешь? Ты не достаточно хорош. Все, кто тебе доверял, уже умерли в муках. Ты жалок. Ты сделаешь одолжение, если сдашься королю и присоединишься ко мне на другой стороне смерти.
Это был не сон. Это был кошмар.
Но что-то изменилось в его тираде, изменился голос Брайона. Йонас посмотрел на него понял, что глядит в собственные глаза.
- Верно, - отрезал второй Йонас. – Ты ничего не стоишь. Ты не спас Томаса, не спас Брайона, не спас товарища по восстанию. И принцесса Клео? Она рассчитывала не тебя, чтобы ты принёс ей камень и спас от Дамора. Теперь ты знаешь, что она мертва. Феликс не должен был останавливаться, ранив тебя. Он должен был убить тебя и заставить тебя страдать!
Слова были словно ударами в живот. Он знал всё это, но теперь каждая его ошибка вставала перед ним горой боли, такой высокой, что он не мог осмотреть её.
Но он узнавал неудачи. Он рос. Он был не тем человеком, что прежде, когда глупо следовал за вождём Базилием и Королём Крови в войне Лжи и обмана, в котором его товарищи-пелсийцы были использованы, словно пешки. Он рвался в бой, когда ни он, ни его повстанцы не были готовы. Теперь у него были шрамы на уме и на теле, каждый глубже и кровавее предыдущего.
- Нет, - прошептал Йонас.
Другой Йонас склонил голову.
- Что ты сказал?
- Нет! – повторил он громче. – Это разное. Я могу быть другим!
- Нет!
- Нет ничего невозможного, - он поднял взгляд и смотрел в свои карие глаза. – Теперь оставь меня в покое, чтобы я мог сделать всё, что должен.
Его зеркальное отражение ухмыльнулось и одобрительно кивнуло, прежде чем раствориться в воздухе.
Йонас проснулся на раскладушке, в поту, и уставился на чёрный потолок. В это мгновение он дёрнулся, и плечо заныло от боли.
Под плотно охватывающей рану повязкой был слой серовато-зелёной грязи. Галин, владелец таверны Серебряная Жаюа, положил её, сказав, что ведьма однажды была здесь и дала Бруно это в качестве оплаты.
Его лихорадило, тело болело, когда он заставил себя встать из постели и спуститься по коридору, мимо дверей, за которыми слышался храм, в тишине. Он спускался по шаткой деревянной лестнице, что вела вниз в таверну. Он не знал время, но было ещё темно, ещё ночи, и от падения его спасали маленькие свечи. Его ноги были слабы, и тошнота подступала к горлу, но он больше не мог оставаться в постели. Слишком многое надо сделать.
Он хотел выпить. Во орту пересохло, как в пустоши Восточной Пелсии.
Он остановился, когда услышал в тёмной голосе приглушенные голоса.
- Нет, ему не нужно знать, - сказал женский голос.
- Сообщение для него, а не для тебя, - ответил её спутник-мужчина.
- Да. Но он не в форме.
- Возможно. Но он будет в ярости, когда узнает.
- Так пусть будет в ярости! Ты хочешь, чтобы он сам умер? Там нет шансов, он слишком слаб для этого сейчас.
Йонас завернул за угол и прислонился к стене, пока не был замечен Лисандрой и Галином.
- О, Лис, - протянул он. – Я ценю твою бесконечную веру в мои способности.
Лисандра Барбас, его друг и последний оставшийся повстанец, поморщилась, повернувшись к нему, накручивая на палец тёмный локон.
- Ты проснулся.
- Да. И бесстыдно шпионил за двумя друзьями, что говорили, будто бы я большой ребёнок, - он потёр лоб. – Как долго…
- Три дня.
Он уставился на неё. Целых три дня!
Три дня с того момента, как Феликс пронзил его кинжалом, пригвоздив к полу таверны.
И немного больше, как Йонас впервые поцеловал Лисандру.
Два воспоминания – одно плохое, другое хорошее, - навсегда застыли в его мозгу.
Галин, высокий и грузный в его неполные тридцать, поднял густые светлые брови.
- Как целительный бальзам?
Йонас выдавил из себя улыбку.
- Волшебно, - солгал он.
За всю свою жизнь он не верил в магию. Но это изменилось, когда он был воскрешён с помощью Магии Земли. Но он не был уверен, что это что-то большее, чем грязь.
