У Джека кровь прилила к голове, стесненное дыхание обожгло легкие. Он позабыл и о боли, и о том, что может вызвать новые насмешки над собой, — это он должен был знать.
— Из какой она пришла страны? — крикнул он.
Ответ значил для него все. Вопрос в той же мере относился к нему, что и к матери, — откуда бы она ни была родом, оттуда же происходит и он. У него не было отца, и он примирился с этим, но мать была обязана дать ему чувство принадлежности к месту рождения. Все в замке знали, кто они и откуда. Джек ощущал их молчаливую уверенность в себе. Они не знали, что такое вопросы без ответов. У каждого была своя родина, своя история, свои деды и бабки.
Джек завидовал им. Ему тоже хотелось бы небрежно вставить при случае: «А моя мать родом из Кальферна, к западу от реки Лей», — но в этом ему было отказано. Он ничего не знал о матери, о ее родине, о ее семье — не знал даже ее настоящего имени. Все это было тайной, и порой, когда его обзывали ублюдком, он ненавидел за это мать.
— Откуда мне знать, из какой страны? — проворчал Фраллит, ослабив хватку. — Я к ее услугам не прибегал. — Стиснув напоследок шею Джека, мастер отпустил его. — Подкинь дров в огонь, пока я не придушил тебя вконец. — И пекарь ушел, заставив Джека выполнять приказ.
* * *
Бевлин ожидал гостя. Он не знал, кто это будет, но чувствовал его приближение. Надо бы выбрать утку пожирнее, рассеянно подумал он, но потом решил не делать этого. Не всем ведь по вкусу его любимое блюдо. Лучше поджарить ту говяжью ногу. Ей, правда, уже несколько недель, ну да ничего — от червивого мяса еще никто не умирал; говорят, оно даже нежнее и сочнее свежего.
Бевлин достал ногу из погреба, натер ее солью и специями, обернул большими листьями щавеля и зарыл в тлеющие угли огромного очага. Жарить говядину куда хлопотнее, чем жирную утку. Бевлин надеялся, что гость оценит его усилия.
Когда гость наконец прибыл, уже стемнело, и в теплой и светлой кухне Бевлина витали аппетитные запахи.
— Входи, друг, — проскрипел Бевлин, когда в дверь постучали, — открыто.
Вошедший был куда моложе, чем ожидал мудрец, — высокий и красивый, и его волосы сверкали золотом сквозь дорожную грязь. Одежда, не в пример им, сдалась без боя, приобретя ровный серый цвет; даже кожаные латы, некогда черные или бурые, были покрыты слоем пыли. Единственным ярким пятном оставался шейный платок — и Бевлина тронуло его выцветшее алое достоинство.
Незнакомец, похоже, устал от долгой езды верхом — но этого следовало ожидать: Бевлин жил в глухом углу, в двух днях пути от ближайшего селения, да и оно-то состояло из трех дворов и навозных куч в придачу.
— Входи, странник, и доброго тебе вечера. Раздели со мной трапезу и очаг. — Бевлин улыбнулся: молодого человека удивило то, что его ожидали, но он постарался это скрыть.
— Благодарю вас. Точно ли это дом мудреца Бевлина? — Голос гостя был глубок и приятен, однако не без легкого сельского выговора.
— Я Бевлин — а мудрец я или нет, судить не мне.
— А я Таул, рыцарь из Вальдиса, — с изящным поклоном представился гость. Бевлин знал толк в поклонах: он бывал при величайших дворах Обитаемых Земель и кланялся величайшим властителям. Рыцарь явно обучился этому искусству не столь давно.
— Рыцарь из Вальдиса! Мне следовало бы догадаться. Однако почему мне прислали новичка? Я ожидал человека постарше. — Бевлин понимал, что оскорбляет своего гостя, но делал это не со зла, а чтобы испытать его характер и выдержку. Ответ не разочаровал его.
— А я ожидал увидеть человека помоложе, почтенный, — с приятной улыбкой произнес рыцарь, — но не поставлю вашу старость вам в упрек.
— Хорошо сказано, молодой человек. Можешь называть меня просто Бевлин — от всяких этих церемоний мне не по себе. Давай сперва закусим, а поговорим потом. Скажи мне, что ты предпочитаешь: зажаренную с солью говядину или хорошую жирную утку?
— Я предпочел бы говядину, Бевлин.
— Превосходно. — Бевлин повернул в кухню. — А я, пожалуй, съем уточку.
* * *
— Выпей-ка — это лакус, он успокоит твой желудок. — Мудрец налил в чашу серебристой жидкости и протянул гостю. Ужинали они в молчании — рыцарь противился попыткам Бевлина втянуть его в светский разговор. Бевлин предпочел приписать эту замкнутость желудочным неполадкам. Рыцарь, который в самом деле выглядел бледным и больным, попробовал предложенный напиток. Сперва он делал это неохотно, но, распробовав, осушил чашу до дна — и, как многие его предшественники в течение многих веков, протянул ее за новой порцией.
— Но что это такое? Никогда еще не пил подобного.
— В некоторых краях это вещь самая обыкновенная, уверяю тебя. Лакус — это выжимка из того, что содержится в козьем желудке. — Гость смотрел недоумевающе, и Бевлин пояснил: — Ты ведь слышал, конечно, о кочевниках, населяющих Великие Равнины? — Таул кивнул. — Так вот, козы для этих племен — все: они дают молоко и шерсть, а когда их забивают, то получают мясо и вот эту чудесную жидкость. На равнинах обитает особая порода коз — очень полезные животные, ты не находишь? — Рыцарь кивнул неохотно, но Бевлин видел, что ему уже гораздо лучше. — Самое интересное в лакусе то, что холодным он излечивает болезни живота и, как бы это выразиться, сокровенных; органов. Если же его подогреть, он меняет свою природу и помогает от суставной и головной боли. Я слышал даже, что, если его выпарить и наложить на раны, он быстро заживит их и воспрепятствует заражению.
Бевлин чувствовал легкую вину, подозревая, что это лежалая говядина стала причиной недомогания Таула, и решил искупить свой грех, вручив на прощание рыцарю свой последний мех с лакусом.
— Неужто лакус так просто изготовить?
Бевлин должен был признать, что рыцарь проницательнее, чем могло показаться вначале.
— По правде сказать, в нем присутствует нечто такое, к чему; козы касательства не имеют.
— Ворожба.
Бевлин улыбнулся:
— Ты весьма догадлив. Но в наше время люди зачастую боятся выражаться столь открыто. Однако, как бы ни назвать это искусство, оно ушло из мира.
— Но ведь есть еще люди, которые...
— Да, есть. — Мудрец встал. — Однако большинство считает, что лучше, чтобы их не было.
— А как думаешь ты?
— Я думаю, что это не всегда доступно пониманию — как звезды в небесах, как посылаемые небом бури, — а люди обыкновенно боятся того, чего не понимают. — Больше Бевлин ничего не желал говорить. Если Таул хочет что-то узнать, пусть узнает это на собственном опыте. Бевлин слишком стар, чтобы играть роль учителя. Мудрец сказал, меняя разговор: — Тебе, пожалуй, сейчас лучше прилечь. Ты ослаб и нуждаешься в отдыхе. Поговорим утром.
