– Не бойся, я не спятил, – медленно ответил я, глядя вверх, в звонкую синеву. – Если я сказал, что мы нашли, значит, так оно и есть.
– То, что мы искали… оно… там? – удивился Тенах. – На этой… ээ…
– Свалке, – безжалостно закончил я. – Нет. Оно, к сожалению, уже не там. Оно сбежало оттуда, когда ваши кретины уничтожили Поляну, и цветы Богов. Его уже ничто не удерживало, и оно удрало.
– Ты хочешь сказать, что цветы сторожили его? – недоверчиво спросил Тенах.
– Я не «хочу сказать», Тенах, я сказал. Оно было там и ушло.
– А что это такое? – полюбопытствовал Тенах.
– А вот это уже не твое дело, – отрезал я, – достаточно и того, что я знаю, что это такое. И знаю, что мне теперь делать. И нельзя терять ни одного дня, ни часа.
– А сейчас мы этого драгоценного времени не теряем? – несколько ядовито осведомился Тенах, уязвленный моими словами.
– Нет, не теряем. Я пытаюсь думать, хотя ты мне и мешаешь. Погоди немного. Я сейчас еще чуть-чуть погреюсь, и пойдем.
Тенах взглянул на воды ручья, где я грелся, и тело его покрылось гусиной кожей.
– Интересно, где же нам его искать? – задумчиво произнес он.
– Не искать, – поправил я его. – Звать. Но место найти надо, тут ты прав. Куда попало оно не придет.
У Тенаха вся кровь от лица отхлынула. Он сделался белей своих подштанников.
– Ты хочешь… о Боги!.. Я слышал о таком. Какой ужас, Наемник.
– Да уж, приятного мало, – согласился я. – Только обсуждать ничего не надо, тем более здесь.
Невеселое вышло у нас возвращение. Тенах в совершенно непотребном виде, а именно в штанах, позаимствованных у придурка, вместо положенных ему по храмовому уставу одежд, уныло плелся впереди. Несмотря на его усталую медлительность, я едва поспевал за ним, ибо вынужден был идти крайне осторожно: штаны второго придурка были мне малы, и я попросту не мог сколько-нибудь заметно переставлять ноги, опасаясь, что они лопнут на мне с треском, а у меня даже плаща не будет прикрыться. Плащ, куртку и все прочее я закопал в лесу вместе с ненужными штанами, уж очень они мерзко воняли. То есть это Тенах сказал, что воняли. На душе у меня было до того гнусно, что мне любая вонь казалась нипочем.
Я действительно знал, что мне предстоит сделать и вполне разделял мнение Тенаха. Действительно, ужас. Только дело обстоит еще хуже, чем он полагает. Ему и невдомек, что я знаю только «что», но не «как». В свое время я залез в запретные для меня книги и прочитал об этом обряде, но не все, далеко не все. Прочти я все – тогда
– меня бы уже на свете не было. Тот сопляк, которым я тогда был, не умел защищаться от подобных вещей. Они затягивают. И подумать только, что я чуть не совершил обряд, сам того не заметив. В неподходящее время, в неподходящем месте. Воистину судьба хранит полудурков, предоставляя самостоятельно выпутываться лишь тем, кто на это способен. Я, похоже, способен, ибо помочь мне никто и ничто не в силах. Тех книг больше нет, они сгорели в ночь штурма. И моего Учителя больше нет в мире живых, и мне никак не получить от него весточку. Поляны белых цветов, куда приходят за откровением, больше нет. И в Доме Смерти мне уже делать нечего. Только раз в жизни смертный, если уж у него возникла такая нужда, может войти в Зал Невидимого Света. Во второй раз он упадет замертво, даже не дойдя до Зала, даже не переступив порог Дома Смерти. А я уже был там. И никакого другого способа вызвать с того света не существует. Ни книг, ни Учителя. И лишь обрывки обрядов в моей памяти. Подействовать-то они подействуют, но и только. Зная весь обряд, я бы победил наверняка, а так… Да и поздно позвал меня Тенах на помощь, слишком поздно. Сколько времени тому назад вырвалось наружу Оно? Маленькое, тощенькое, голодное. Теперь оно большое, сытое, и с каждым часом Оно набирается новой мощью. Еще неделя-другая, и я ничего не смогу сделать, Оно меня убьет. Сейчас я хотя бы еще могу попытаться.
Занятый своими мыслями, я и не заметил, что Тенах уже давно остановился, а за ним и я. Тенах смотрел на девушку, словно пытаясь угадать, где же в ней прячется подмеченная мной святость, а девушка смотрела на меня. Ее взгляд и заставил меня очнуться. Толстуха мать тоже была тут как тут и осыпала оскорблениями всех присутствующих, не обойдя ими никого.
– Ахатани, – орала она, – что зенки вылупила, тварь бесстыжая?
И так далее. Она выразила свое мнение относительно величины, формы и чистоты моей мужской плоти и сравнила моральные качества Тенаха и некоторых животных, явно отдавая последним предпочтение. Когда она набирала полные легкие воздуху для новой порции оскорблений, Тенаху удалось, наконец, встрять в разговор.
– Ахатани, – негромко сказал он, – пойди сюда. Мне нужно поговорить с тобой.
Ахатани спрыгнула с ветки и подошла к воротам. Лицо толстухи побагровело.
– Храмовая шлюха! – завизжала она. – Храмовая шлюха-а!!!
Ахатани пошатнулась и ухватилась за ворота. Я огляделся. Из всех окрестных домиков на толстухины вопли повысунулись лица. Гори она огнем, старая мерзавка. То, что она сказала, в устах другого было всего лишь оскорблением, но из уст матери это обвинение. При моих Богах храмовых шлюх хот бы судили, теперь же их просто побивают камнями сразу после обвинения. Высунутые лица начали исчезать одно за другим. и не было никаких сомнений, что их обладатели скоро появятся. Тенах, похоже, напрочь забыл, что он уже не воин, а настоятель, ибо левая рука его сжалась в кулак, а правая принялась нашаривать у левого бедра несуществующее оружие. Кое-кто из соседей уже появился на пороге своих домов, и не с пустыми руками, в отличии от Тенаха. В глазах их мерцал трепет предвкушения. Действовать нужно было быстро, а я, как назло не мог войти: мне мешала повисшая на воротах Ахатани.
Соседи двинулись к Ахатани, и я перепрыгнул через штакетник. Просто чудо, что штаны выдержали. Ахатани повернулась ко мне – бледная, испуганная. Я быстро сдернул с руки оба браслета и поднял их над головой. Соседи остановились. Какие теперь обычаи, я не знал, но они еще не настолько забыли прежние обряды, чтобы не понять, что я собираюсь сделать. Они растерялись, и их растерянность длилась целое мгновение. Я успел им воспользоваться. Венчальный браслет я надел на руку Ахатани, а браслет выкупа бросил к ногам ее матери.
– Ой, батюшки! – истерически выдохнул кто-то.
– Пойдем, Ахатани, – тихо сказал я и обнял ее за плечи. – Тебя больше никто не обидит.
Вообще-то по закону они могли теперь побить камнями нас обоих: и храмовую шлюху Ахатани, и меня, ее новоиспеченного мужа. Но я знал, что ни одна рука не посмеет подняться и бросить камень нам в спину. Так оно и случилось. Я увел Ахатани, Тенах ушел следом, и никто не бросил камень.
