Но никакого чуда, никакого волшебства так и не произошло. Вся зима — это постоянное перелистывание тяжелых страниц книги рун, сплошной дождь и снег. Обычно Огион входил, стряхивая снег с сапог после скитаний по обледенелым лесам или возни с козами, и молча садился у огня. Это бесконечное вслушивание в тишину заполняло все пространство и всю душу Геда — иногда ему казалось, что он не помнит, как звучат слова. И когда Огион наконец что-то произносил, у Геда возникало ощущение, что учитель в этот момент впервые изобрел речь. Однако в словах, которые он произносил, не было ничего значительного, обычно они касались таких простых вещей, как хлеб, вода, погода, сон.
Когда же пришла весна, яркая и стремительная, Огион стал часто посылать Геда за луговыми травами в горы над Ре-Альби, ничем не ограничивая его свободы: мальчик мог странствовать с утра до ночи по лесам и мокрым, залитым солнцем зеленым полям над источниками, наполненными весенней дождевой водой. Он каждый раз с радостью отправлялся в путешествие и нередко возвращался поздним вечером. Но где бы он ни бродил, отовсюду он приносил травы. В поисках трав он лазал по горным кручам, переходил быстрые реки, обшаривал лужайки, знакомые и незнакомые тропы. Как-то раз он пришел на поляну меледу двумя ручьями, где росло множество цветов, известных под названием светлянки. Цветы эти довольно редкие и очень ценятся врачевателями. Поэтому на следующий день он пришел туда снова и обнаружил, что кто-то опередил его. На поляне он увидел девочку, которую встречал раньше и знал, что она дочь Правителя Ре-Альби. Он никогда бы не решился заговорить с ней, но девочка сама подошла к нему и приветливо поздоровалась.
— Я знаю тебя, ты Ястреб, ученик нашего мага. Расскажи мне что-нибудь про колдовство.
Он смотрел на белые цветы, цепляющиеся за подол ее белой юбки, и, быть может, впервые в жизни смутился — он стоял с сумрачным видом и не мог выдавить из себя ни слова. Девочка, напротив, продолжала болтать, притом так уверенно, свободно и доброжелательно, что он постепенно поборол робость. Девочка была довольно высокая, примерно его возраста, с болезненным бледным лицом, почти совсем светлокожая. В деревне говорили, что ее мать родом то ли с Осскила, то ли еще с какого-то далекого острова. Длинные черные волосы, совершенно прямые, ливнем падали ей на спину. Геду она показалась очень уродливой, но чем дольше они разговаривали, тем сильнее росло в нем желание угодить ей, завоевать ее одобрение. Она заставила его рассказать ей, как он наколдовал туман и победил каргских воинов. Она слушала, как ему казалось, с интересом и даже с восхищением, но не произнесла ни единой похвалы и перевела разговор.
— А ты можешь приманивать птиц и зверей? — спросила она.
— Могу.
Он знал, что в скалах над лугом есть гнездо сокола. Он кликнул его, назвав имя. Сокол прилетел, но не сел ему на руку — ему явно мешало присутствие девочки. Он кричал и бил воздух широкими крыльями, а затем взмыл навстречу ветру.
— Как называется колдовство, которое заставляет соколов прилетать?
— Приворотный клич.
— А ты можешь вызвать дух мертвеца?
Услышав вопрос, Гед решил, что девочка смеется над ним из-за того, что сокол не сразу прилетел на его зов. Вот уж этого он допустить не мог…
— Могу, если захочу, — ответил он сухо.
— Наверное, вызвать дух не столько трудно, сколько опасно?
— Трудно? Пожалуй, что да. Но при чем тут опасность? — Он с недоумением пожал плечами.
На этот раз у него не было сомнений — девочка посмотрела на него с явным восхищением.
— А ты можешь приворожить любовь?
— Это не искусство.
— Да, я знаю. Это умеет любая деревенская колдунья. А можешь кем-нибудь оборотиться? Изменить свой облик, как, говорят, делают волшебники?
И снова у него закралось подозрение — не смеется ли она над ним. На всякий случай он сказал:
— Мог бы, если б захотел.
Она тут же стала уговаривать Геда показать ей фокус и превратиться в быка или ястреба, или хотя бы в огонь, или дерево, словом, сделать так, как ему проще.
Чтобы избавиться от ее приставаний, он тихонько произнес короткое заклинание, как это делал учитель.
Гед не знал, что сказать ей, если она будет очень донимать его, тем более что он не до конца понимал, верит ли он в собственные силы или только хвастается.
Пробормотав что-то невнятное насчет того, что дома его ждет маг, он ушел, а на следующий день не явился вовсе.
Еще через день он отправился на поляну, убеждая себя, что должен собрать побольше цветов, пока не кончилось их цветение. Девочка была там, и они вместе бродили босиком по топкому лугу и рвали крепкие белые головки цветов. Она опять завела разговор о колдовстве и слушала его с широко раскрытыми глазами. Он не утерпел и снова расхвастался. Потом она, как и в прошлый раз, стала его упрашивать показать фокус с перевоплощением. И когда он, проговорив заклинание, не поддался ее уговорам, она пристально поглядела на него и, откинув с лица волосы, спросила:
— Ты что, боишься?
— Нет, не боюсь.
Она улыбнулась чуть презрительно.
— А может, ты еще не дорос?
Это было слишком! Он ничего не ответил, но про себя решил, что докажет ей, на что способен. Он предложил ей, если она захочет, прийти на поляну на следующий день, затем попрощался и ушел. Он направился домой и, воспользовавшись тем, что учителя нет, подошел к полке и снял с нее два тома Книги Познаний, которые в его присутствии Огион ни разу не раскрывал.
Ему хотелось найти что-нибудь о Магии Самотранс-формации, но он еще не умел бегло читать руны и поэтому мало что понимал из написанного. Книги были очень древние. Огион получил их от своего учителя Гелета Прозорливого, а тот — от своего, мага Перрега-ля, и так далее, до самой глубокой мифической древности. Руны были непривычно мелкие. Бесконечные исправления, вписанные в середину значков, — все это явно было сделано не одной рукой. Люди, которые вложили в этот труд так много страданий, давно уже превратились в прах. Но кое-что Геду все же удалось разобрать. В ушах его звучал насмешливый голос девочки и ее вопросы, и поэтому он остановился на странице, где речь шла, насколько он мог понять, о заклинании духа мертвых.
Он пытался разгадать смысл рун и символов, а в душе рос страх. Глаза его были как бы прикованы к тексту, и пока он не прочел заклинание до конца, он не мог оторвать их от страницы.
Когда он наконец поднял голову, то увидел, что в комнате темно и что он читал вообще без света. Теперь, когда он снова взглянул на страницу, он уже не мог ничего на ней разглядеть. Страх, однако, продолжал расти, внутри все заледенело от ужаса. Бросив взгляд через плечо, он заметил, как возле закрытой двери крадется что-то темное — бесформенный сгусток тени, чернее самой черноты. Ему показалось, что она тянется к нему и что-то шепчет, но слов он разобрать не мог.
