Наверное, все могло сложиться иначе…
… Солнечный летний день, легкий ветерок, пение птиц, сильное волнение… У него есть все шансы выдержать этот экзамен, он ведь впервые в жизни готовился к экзамену серьезно. Столько теоретических и практических занятий не могли пройти даром. И вот он подходит к этому зданию, которое ему уже начало сниться по ночам: Фульменгард, древнейшее сооружение из башен и стен в округе, построенное не то в седьмом, не то в шестом веке (какой, интересно, эры?). На ступенях нежатся на солнце его теперешние приятели во главе с Гарри Поттером. Видимо, уже отстрелялись, иначе у Грейнджер был бы далеко не такой беззаботный вид. Внезапно он пожалел о том, что Луны нет с ним сегодня: она обещала отцу поехать с ним за… какое— то длинное название было, с минимальным количеством смысла. Едва он вспомнил о ней, идти внутрь сразу расхотелось.
Одним из замечательных свойств Поттера было то, что он обыкновенно чувствовал смену настроя человеческой души и приходил на помощь. Так произошло и в этот раз: он выступил ему навстречу и, после краткого, но крепкого рукопожатия, начал говорить о том, чем они займутся на следующем курсе, когда будут учиться вместе. Дрейко к этому моменту уже слегка подташнивало, и он мог только согласно кивать в ответ, борясь с желанием развернуться и смыться. Уизли и Грейнджер тоже старались его подбодрить и даже, как ему показалось, вполне искренне. Он спросил у Поттера о его планах на этот день вообще. Черноволосый очкарик глянул на своих друзей и, заручившись их безмолвным согласием, доверительно сообщил, что они планируют удрать из школы и совершить налет на какой‑нибудь безобидный ресторанчик в Косом переулке. Идея была неплохая, и Дрейко уже начал предвкушать будущий ужин, хотя остатки капитала, жалобно позвякивающие в его кармане, красноречиво свидетельствовали о рискованности этого шага.
Двери школы распахнулись, и вышел высокий пожилой человек в темно–красной мантии, на голове его красовалась золотая повязка — знак высшей власти и мудрости. Он поманил Дрейко рукой, не произнося ни слова. Тут уже никакие уговоры и подбадривания помочь не могли: он на ватных ногах поднялся по ступеням и пошел за этим человеком, точно на эшафот.
Позже выяснилось, что «эшафот» было самым подходящим обозначением для того, что произошло на экзамене. В комиссии сидело семь человек, все очень представительного вида, у двоих даже имелись золоченые повязки, и все они, по–видимому, предпочитали сидеть в полумраке. Когда глаза постепенно привыкли к недостатку освещения, Дрейко увидел стол, за которым они сидели, подсвечники на нем и самое страшное — билеты. Нервничая, он поставил сумку на пол, достал палочку, не имея ни малейшего понятия о том, нужно ли было спросить разрешения, и заставил себя приблизиться к столу. Поскольку никто на его действия ничего не возразил, он протянул руку за билетом. Вроде бы все шло, как на обычном экзамене, но это гробовое молчание сгущалось и сильно действовало на его расшатанные нервы.
Он не особенно помнил, куда сел и сколько по времени готовился, но почувствовал, что пора, сам, без какого‑либо намека со стороны строгих и безмолвных людей, сидящих напротив. «В такой обстановке нормально сдать экзамен может разве что Грейнджер», — подумал он, не решаясь поднять голову. В самом деле, и как Поттер и Уизли умудряются не струхнуть перед такими ребятами?
Никто не говорил, что можно начинать, и он начал сам, с некоторым облегчением отметив про себя, что все эти аспекты он проходил, и даже очень неплохо, если учесть, что он все наизусть рассказывал Луне, а тренировался вместе с Поттером и Грейнджер. Однако отсутствие реакции на его ответ становилось крайне подозрительным. Он несколько раз останавливался, якобы для того, чтобы перевести дух, а на самом деле пытался уловить хоть какой‑то намек на одобрение или порицание. Но все тщетно. Когда настало время для демонстрации практических умений, он отважился посмотреть на главу комиссии и слегка оторопел: тот не смотрел на него, а что‑то сосредоточенно читал, на лице его при этом застыло странное, почти сердитое выражение. Дрейко сделал небольшую паузу, скосил глаза на листок перед пожилым волшебником и остолбенел: это было его личное дело. С подробнейшим описанием всего, что происходило в его жизни с момента рождения, с информацией о его родителях и об их роде деятельности… Все стало ясно. Настолько ясно, что дольше оставаться в этой комнате с этими осуждающими каменными лицами потеряло всякий смысл. Конечно, они должны были бы и раньше знать о том, кто он такой, так почему же они допустили его до экзамена? Почему сразу не отклонили заявку? Может, слышали о том, как он проявил себя во Второй Битве? Что ж, по крайней мере, понятно, почему сразу не вышвырнули вон.
Он на автомате проделал все, что требовалось от него в билете, с каким‑то особым наслаждением осознавая то, что не сделал ни одной помарки. Что будет дальше, принципиального значения уже не имело.
А дальше все было максимально прозаично. Глава комиссии нарочито медленно поднялся со своего — ни дать, ни взять — трона и глухо уточнил несколько щекотливых моментов биографии Дрейко. О самом ходе экзамена он не проронил ни слова. Дрейко, которому уже порядком надоела вся процедура, оперся о стол преподавателей и с равнодушной миной стал отвечать. Впоследствии он удивлялся сам себе: обычно, когда ему было что‑то очень нужно, он пускал в ход лесть, уговоры и шел до конца, сразу угадывая характер человека. А в тот момент ему было настолько гадко и унизительно, что он молча подтвердил то, от чего следовало бы отречься, и дал не правильные с точки зрения его прежней философии жизни ответы на остальные провокационные вопросы. Спокойно рассказав о том, каким образом он стал Пожирателем Смерти и при каких обстоятельствах он де–факто перестал им быть, он кратко упомянул о своем участии во Второй Битве и замолк.
К его удивлению, за столом началась оживленная дискуссия, мнения профессоров явно разделились. Однако он почему‑то нутром чувствовал, что его дело проиграно в самом начале, потому что здесь верховодили вовсе не его защитники — низенькая волшебница в темно–синем одеянии и лохматыми седыми кудрями и два ее соседа, которые показались Дрейко пожилыми близнецами. Слово оставалось за председателем, и он вынес отрицательный вердикт, что‑то прибавив насчет следующего года. Но Дрейко не дослушал: он отвесил излишне почтительный полупоклон и вышел из экзаменационного кабинета. Собственные шаги звучали для него как‑то чересчур громко и неестественно, пока он пытался найти выход из здания. Впрочем, Фульменгард был устроен достаточно просто, чтобы избежать подобных проблем, и через три минуты ему в лицо ударил поток солнечных лучей, настолько ярких, что он отшатнулся и прикрыл глаза ладонью.
