Сидорин привык анализировать все происходящие события. Любой факт получал ярлычок и ложился на свою полочку, дальнюю или ближнюю, в зависимости от категории важности, чтобы в нужный час быть извлеченным, сцепленным с другими фактами и примененным с пользой для дела. Для этого непрерывного процесса не были исключением и его собственная личность, внутренний мир, переживания и ощущения. Подвергать безжалостному анализу некоторые особенности своей натуры поначалу было трудно и не очень приятно, но Роберт смог переломить себя, понимая, что, не освободившись от слабостей, невозможно стать победителем.
Свою неприязнь к личным встречам он тоже давно проанализировал и пришел к выводу, что слабости в этом нет, можно ничего не менять. Объяснялось все его необычайной, чуть ли не переходящей в манию чистоплотностью. Еще в детстве он брезговал прикасаться к кошкам и собакам, а с возрастом это перешло на людей.
Конечно, совсем без контактов с людьми было не обойтись – существовала охрана, прислуга, ближайшие помощники, такие как Александр Николаевич Скворцов, например. Но все они знали, что при общении с хозяином не следует переходить невидимую, но четко установленную границу. А стоило Роберту почувствовать малейший запах пота – этот человек увольнялся немедленно. Объекты для сексуальных встреч готовились специально проинструктированными работницами…
…Покончив с делами, Сидорин погулял в одиночестве по территории имения, занимающего пять гектаров нетронутого соснового леса, потом полчаса плескался в огромном бассейне, вода в котором менялась ежедневно (а если хозяину вздумается окунуться вне расписания, то и два раза в день). Кроме Роберта в бассейн не допускался никто, исключение составляли лишь женщины и мальчики, с которыми ему нравилось общаться в воде. Сегодня он плавал один.
А после ужина пришло священное время, когда Сидорина не смел отвлечь никто. Он работал с программой доктора Лившица, ученого, бесследно исчезнувшего полгода назад. Бесследно для всех, кроме Сидорина.
Все эти полгода ежевечерне Роберт занимался совмещением программы со своей базой данных. Множество врачей, не имевших понятия, на кого они работают, пополняли базу генетическими данными населения, думая, что работают на международную медицинскую программу. Труднее было получить генетический материал от сильных мира сего, но Роберт не зря платил людям из своей команды. В самых важных случаях он вмешивался лично, и чем сложнее была задача, тем большее удовольствие он получал, решая ее.
В базе данных объекты были разнесены по национальной принадлежности, по местам проживания, а программа доктора Лившица сортировала их по генетическим признакам, с ювелирной точностью собирая в группы родственников не то что до седьмого, а до двадцатого колена. Роберт создал нечто подобное компьютерной игре, в которой, воздействуя на огромные массы населения, становился даже не властителем, а божеством. Он получал от игры наслаждение, несравнимое даже с сексуальным, зная, что до выхода из виртуального пространства в реальный мир совсем недалеко.
Возвращение в сознание было долгим и мучительным, в несколько заходов. Он не знал, от кого услышал, а может быть, почудились слова «обширный инфаркт», но вспоминались они каждый раз, как он выплывал из темной воды забытья. И почти каждый раз видел рядом родные встревоженные лица Веры или дочери Насти. При очередном пробуждении он увидел в палате двух мужчин в белых халатах. Один – молодой, рыжий, взъерошенный, напоминающий воробья, второй – лет пятидесяти, с темными, коротко стриженными волосами и прямой спиной бывшего гимнаста. Не видя, что больной пришел в себя, они продолжали свой разговор.
– Все-таки я не могу в это поверить! Фантастика! Разрыв задней стенки – это же мгновенная смерть, не мне вам рассказывать, – возбужденно говорил рыжий.
– Никаких чудес, коллега, просто ваш ЭКГ нужно отдать в ремонт, техника имеет свойство выходить из строя.
– Может быть, может быть… – с сомнением произнес рыжий. – Но в любом случае, огромное вам спасибо – реанимационные мероприятия вы провели с блеском. Если бы вовремя не подоспели, вашего родственника уже не было бы в живых. А это разве возраст – тридцать семь лет?
– Инфаркт молодеет, – вздохнул его собеседник.
О ком они говорят? – мелькнуло в голове у Сергея. Явно не о нем, потому что среди его родственников этот человек не числился. Но ведь других больных в палате не было…
Они заметили, что пациент очнулся, и подошли к кровати.
– Ну, наконец… – произнес старший и, профессионально взяв его за запястье, принялся считать пульс. – Как самочувствие, Сережа? Нет-нет, ты молчи, тебе сейчас не надо разговаривать, я сам разберусь. Позволите, коллега?
Он протянул руку, и рыжий безропотно отдал ему тонометр и стетоскоп, висевший у него на шее.
С Сергеем Жуковским творилось что-то странное. Во-первых, он понял, что и без приказа почему-то не может открыть рта, чтобы задать вопрос новоявленному родственнику. А потом он забыл про все, потому что от рук врача в него полилось живительное тепло. Ничего подобного в своей жизни Сергей не испытывал, но чувствовал, что от него отдаляется что-то темное и страшное.
– А теперь спи! – приказал врач, положив руку ему на лоб, и Сергей моментально провалился, но на этот раз не в забытье, а в крепкий сон.
* * *
…Вокруг пациента Жуковского хороводились консилиумы врачей, в изумлении пожимающих плечами, разглядывая электрокардиограммы. Никто не мог объяснить столь быстрого улучшения состояния больного, а странный «родственник» улетел, вызванный по важным делам, даже не успев встретиться с «племянником», не оставив никаких координат.
Сергея продержали в больнице, как и положено, месяц. За это время он ни словом никому не обмолвился, что никогда раньше не слышал про «родственника». Более того, он точно знал, что у тети Зины из Брянска никогда не было никакого брата Ивана, коим представился неизвестный. Что-то внутри него приказывало сохранить тайну.
Сергей точно знал, что «родственник» лично проводил его реанимацию. Но это происходило днем двадцатого мая, а Вере он позвонил, якобы для того, чтобы сообщить племяннику о своем приезде и договориться о встрече, только вечером того же двадцатого числа, то есть уже после того, как спас его. Что привело неведомого спасителя именно к нему? То, что это был именно спаситель, Сергей понял, когда покопался в медицинской литературе и узнал, что разрыв задней стенки сердца означает немедленную смерть, сохранить жизнь при этом невозможно. А он хорошо помнил разговор врачей и почти не сомневался теперь, что дело было вовсе не в испорченном электрокардиографе.
