— Ни разу не возникало необходимости, — сказал Кортес.
Дойль не убирал руку с моего плеча. То ли он чувствовал, что это мне нужно, то ли это нужно было ему самому. Я прикрыла его ладонь своей, чтобы ощутить прикосновение его кожи. Он был такой теплый, такой настоящий. Одно его прикосновение уже вселяло в меня уверенность, что все будет хорошо. Что с нами все будет хорошо.
— В нем и сейчас необходимости нет, и вы это понимаете, — сказал Биггс и покачал головой: — Нехорошо с вашей стороны запугивать принцессу перспективой изгнания всех ее стражей.
— Принцесса не кажется запуганной, — отметила Памела Нельсон.
Я уставилась на нее своими трехцветными глазами, и она не выдержала, отвела взгляд.
— Мне угрожают перспективой разлуки с любимыми. Почему вы думаете, что это меня не пугает?
— Должно пугать, — сказала она. — Но по вам не видно, что пугает.
Фармер тронул меня за руку, жестом давая понять: дайте мне говорить за вас. Я откинулась на стуле, поближе к теплому ощущению Дойля за спиной, и предоставила беседу адвокатам.
— Что возвращает нас к упомянутому закону. Королевские особы любого из дворов являются исключением и ему не подлежат.
— Мы и не предлагаем выслать ее высочество, — сказал Шелби.
— Но вы понимаете, что предложение подвергнуть всех ее телохранителей своего рода изоляции в пределах страны фейри просто возмутительно?
Шелби кивнул:
— Хорошо, в таком случае не всех, а лишь трех, против кого выдвинуты обвинения. Мы с мистером Кортесом оба являемся полномочными представителями Верховной прокуратуры США. Мы вправе в силу занимаемой должности выслать трех упомянутых лиц в страну фейри до опровержения обвинений.
— Повторю, что закон, каков он есть, не может быть применен к представителям королевского дома любого из дворов фейри, — сказал Фармер.
— А я повторю, что мы ни в коей мере не угрожаем его применением к принцессе Мередит.
— Но речь не о ней.
Шелби обвел взглядом шеренгу наших адвокатов:
— Боюсь, я не улавливаю сути вашего возражения.
— В настоящий момент Стражи принцессы Мередит также являются членами королевского дома.
— Что значит — в настоящий момент?… — спросил Кортес.
— Это значит, что, находясь при Неблагом дворе, они по очереди занимают трон по левую руку принцессы. Они являются ее консортами.
— Быть любовником принцессы — не значит принадлежать к королевскому дому, — отрезал Кортес.
— Принц Филипп формально тоже не принадлежит к дому Виндзоров.
— Но он официально женат на королеве Елизавете!
— Однако по законам фейри заключить брак нельзя, пока не родился общий ребенок, — сказал Фармер.
— Мистер Фармер, — я тронула его за руку. — Раз уж это неформальное слушание, возможно, мне быстрее будет объяснить?
Фармер с Биггсом какое-то время перешептывались, но наконец дали мне соизволение. Мне дают разрешение говорить, о боги. Я улыбнулась противоположной стороне стола, слегка наклонилась вперед, спокойно сложила руки на столе.
— Мои стражи — это мои любовники. Что делает их королевскими консортами до тех пор, пока я не забеременею от одного из них. После этого тот единственный станет моим королем. А пока выбор не сделан, все они являются членами королевского дома Неблагого двора.
— Трое ваших стражей, обвиненных королем в изнасиловании его подданной, должны быть отосланы домой, — заявил Шелби.
— Король Таранис настолько боялся, что посол Стивенс разглядит красоту Неблагих сидхе, что наложил на него заклятие. Заклятие, заставлявшее его видеть нас монстрами. Тот, кто способен на подобный отчаянный шаг, может предпринять и другие отчаянные действия.
— Какие действия, принцесса?
— Ложь карается изгнанием из волшебной страны, но короли нередко стоят над законом.
— Вы хотите сказать, что обвинения сфальсифицированы? — спросил Кортес.
— Безусловно, они ложные.
— Вы скажете все, что угодно, чтобы защитить ваших любовников, — усомнился Шелби.
— Я сидхе, и я над законом не стою. Я не имею возможности лгать.
— Это правда? — Шелби перегнулся к Ведуччи. Тот кивнул:
— Это — да, но в любом случае лжет либо принцесса, либо леди Кэйтрин.
Шелби снова повернулся ко мне.
— Так вы не можете лгать?
— Теоретически могу, но, солгав, я рискую вечным изгнанием из волшебной страны. — Я крепко сжала руку Дойля. — А я только что в нее вернулась. Я не хочу снова ее терять.
— А почему вы покидали родину, принцесса?
За меня ответил Биггс:
— Вопрос не имеет отношения к делу.
Наверное, королева снабдила его списком вопросов, на которые мне нельзя отвечать.
Шелби улыбнулся.
— Хорошо. Так это правда, что Стражи-Вороны столетиями были обязаны хранить целомудрие?
— Могу я прежде задать один вопрос?
— Конечно, но не знаю, смогу ли я ответить.
Я улыбнулась, и он улыбнулся тоже. Дойль чуть сжал пальцы у меня на плече. Верно. Не стоит флиртовать, пока не ясно, как это будет воспринято. Я приглушила улыбку и задала вопрос:
— Король Таранис лично заявил, что Воронов веками принуждали к целомудрию?
— Насколько мне известно, да.
— Мне надо знать наверняка, мистер Шелби. Пожалуйста, имейте в виду, что даже принцессу могут подвергнуть пыткам за нарушение приказа королевы.
— Так вы признаете, что при Неблагом дворе приняты пытки? — спросил Кортес.
— Пытки приняты при обоих дворах, мистер Кортес. Просто королева Андаис не скрывает своих действий — поскольку их не стыдится.
— Вы это говорите под запись?… — поразился Кортес.
— Эти сведения не должны оглашаться, если не понадобятся в суде, — напомнил Биггс.
— Да, да, — отмахнулся Кортес. — Но вы готовы заявить для протокола, что король Таранис допускает использование пыток в качестве наказания при Благом дворе?
— Ответьте правдиво на мой вопрос, и я отвечу на ваш.
Кортес повернулся к Шелби. Они переглядывались довольно долго, но потом повернулись ко мне и в один голос сказали:
— Да.
Они снова посмотрели друг на друга, и наконец Кортес кивнул Шелби, и тот произнес:
— Да, король Таранис заявил, что именно вынужденное воздержание из-за наложенного на Воронов векового обета целомудрия делает их столь опасными для женщин. Далее он заявил, что позволить им нарушать обет только лишь с одной хрупкой девушкой — то есть с вами, принцесса, — это чудовищно. Ибо никакая женщина не сможет удовлетворить желания, копившиеся столетиями.
— То есть воздержание явилось мотивом для изнасилования, — подытожила я.
