Рядом, женщины решились таки поднять Моргиан, кто-то занялся телом Акколона, но к нему — после того, что он выкрикнул, после того, что произошло только что между ним и королем — не посмел подойти никто…
— Так значит ты — мой сын! А я-то гадал… — усмехнулся король, рассматривая застывшего перед ним коленопреклоненного юношу так, словно впервые видел его, — Можно было догадаться! Значит, дело в тебе… странно, что она не подождала еще года два — вряд ли у меня появятся другие сыновья, а она могла бы собрать больше сторонников… Или боялась, что из Уэльса это будет труднее? Рано начинаешь, сын мой!
Власть — портит даже лучших! От последних слов, Мордрет дернулся, как от пощечины… Но вряд ли что-то уже могло потрясти или удивить его, он только сцепил зубы.
— Моя мать, — он тоже выделил эти слова, произнесенные им твердым ровным тоном, — не виновна перед вами! И вы это знаете!
Он не намеревался вступать с королем в противостояние, и был действительно спокоен — как человек, которому терять уже нечего. Тем сильнее оказался его удар, попавший без промаха.
— Каков! — не то рассердился, не то восхитился Артур, — А я, оказывается, не знал тебя, сынок…
Мордред выдал себя только судорожным движением век, — за что?!
— Нрав у тебя и впрямь королевский! И что же мне теперь с тобой делать?
Вопрос был произнесен уже совсем другим тоном, но Мордрет не дал ослабить своей брони, — он чувствовал, что иначе просто упадет и забьется в припадке, как умалишенный…
— Все, что угодно моему королю! — без всяких эмоций отозвался он.
Артур подошел к нему и заставил встать. Руки отца лежали на плечах непомерной тяжестью, как и раздосадованный пристальный взгляд…
Досада?! Неужели он не достоин ничего иного?! На какое-то нелепое, сумасшедшее мгновение Мордрету в самом деле захотелось вытащить кинжал, и броситься на короля, подобно обезумевшему от своей любви Акколону — что бы раз и навсегда избавиться от судьбы, предписанной ему еще до появления на свет — вместе с жизнью… И он видел, что король с легкостью читает сейчас в его помыслах…
Помешательство схлынуло, и Мордрет ужаснулся себе и устыдился.
Наблюдая за ним, Артур улыбался с жесткой насмешкой.
— Да, ты способен на это… — уверенно признал он, и Мордред в первый раз понял, что значит действительно умереть.
— Но ты — мой единственный сын, — спокойно продолжил король, — а значит — именно ты будешь моим наследником! Только… советую не пытаться торопить события и взять больше, чем я даю!
Так не говорят с сыновьями, — даже с нелюбимыми, даже с наследниками — но ни тому, ни другому это в голову не пришло…
— Да, мой король… — ни желания, ни сил оправдываться и убеждать Артура, у него не осталось.
Получив приказ удалиться, Мордрет все же задал еще один вопрос:
— А моя мать? Что будет с ней?
Моргиан по крайней мере никогда не унижала его так. Не била так сильно.
— Не бойся, я не трону ее… — и все же Артур сказал прежде, чем за сыном закрылись двери, — Спасибо, что остановил…
Все происходящее слилось для Мордрета в один неразличимый кошмар. Резкое, внезапное изменение его положения и причина этого — потрясли всех. Ему что-то объясняли, что-то требовали, чего-то хотели и все, все — рассматривали его так, словно у него вдруг выросли рога… Как будто он не прожил рядом с ними годы, как будто здесь что-то из его пристрастий и поступков можно было скрыть…
Привыкнув к пренебрежению, теперь он пытался вынести еще и подозрения, и болезненное любопытство.
Он не мог уже никого видеть, он хотел только спрятаться и хотя бы немного побыть одному, в тишине… И как раз этого ему позволено не было! Ему передали просьбу матери о встречи, но объясняться с ней было уже выше всяких сил.
Он привык к своему положению ублюдка — по крайней мере, он был не один такой. С трудом, но ему удалось смириться с гнетом своего проклятья, твердо решив никогда даже словом не идти против Артура, — просто не представляя, как такое может быть!
До сегодняшнего дня… …Но бремя того же проклятия, ставшего открытым всем — было во истину непосильным!
Мордрет стоял у окна в выделенных ему, — уже как сыну короля, — новых отдельных покоях, спиной чувствуя косые любопытные взгляды слуг, и в голове билась только одна мысль:
За что?! За что…
И очень жалел, что не может заплакать…
Гвенхивар, ферх Оргивран, ненавидела Мордрета! Ненавидела долго и упорно той ненавистью бездетной женщины, видящей, как растут чужие дети. И еще более сильной ненавистью бездетной королевы, видящей, как у подножья ЕЕ трона стоит чужой. Пожалуй, не меньше она ненавидела сыновей любвеобильной Моргиас. И если раньше, — ах, раньше можно было прислушиваться к успокоительным шепоткам, — ведь и первая жена Артура так и не понесла… Можно было, не смотря на уверенные слова сестер короля, верить, что это не ее вина! Но после того, как выяснилось, что у Артура есть сын, вполне реальный и прекрасно всем известный, — все изменилось раз и на всегда…
Гвенхивар не любила детей, не понимала умильного сюсюкания и восторгов иных мамаш. Звонкие детские голоса вызывали у нее лишь головную боль. Но она была королева, — дочь, сестра и жена королей, — и прекрасно понимала, что главное предназначение королев — обеспечить престол сильными и крепкими сыновьями, способными занять и сохранить трон, крепкими плодовитыми дочерьми, способными укрепить династические связи. Она не смогла выполнить своего предназначения королевы, а значит, она переставала быть королевой!
Артур отдалился от нее и причиной этого, живым укором, был зеленоглазый юноша, сын опальной уэльской королевы и феи Моргиан…
Артур был слишком благороден, что бы запереть ее в монастыре или попросту отослать в дом брата, но теперь явно тяготился ею. Гвенхивар ненавидела его за это, понимая, что никогда не любила мужа, а любила его силу и власть, которую теряла.
Гвенхивар ненавидела Моргиан. Она не верила, что рождение Мордрета было случайностью. Разве так бывает? Одна ночь языческого разврата — и дитя Артура, запятнанное кровосмешением, стоит у нее на пути! Непонятное, не нужное никому волшебное возвращение — и покушение на короля…
А мальчик рос, мужал… Ловкий и сильный, он становился одним из первых в воинских забавах. Разумный и выдержанный не по возрасту, он легко запоминал чужие языки, нравы, умел слушать и вести изысканную беседу с не меньшей ловкостью, чем крутить тяжелый полутораручный меч. Он приобрел не то что бы доверие, скорее молчаливое признание его способностей со стороны короля.
