— Пожалуй, я всё же оденусь, — сказала она наконец.
— Всё скоро прояснится, — попытался успокоить ее Алан.
Мариса кивнула в ответ.
— Но если что-то произойдет — я хочу сказать, если меня решат задержать, — это ничего не меняет, ты можешь оставаться в квартире сколько потребуется.
— Не хочу даже думать о такой возможности.
— Просто имей это в виду, на всякий случай.
— Прекрасно, — вздохнула она. — На всякий случай. Но этого случая не должно быть.
— Я от души на это надеюсь.
Внешне он выглядел вполне спокойно, но Мариса чувствовала, что в душе Алан встревожен ничуть не меньше ее. Тогда она выпрямилась и решила вести себя как можно увереннее. Если уж Алан, когда за ним явились из полиции, способен держать себя в руках, она тоже справится со своими нервами.
— Ну что ж, мы вместе разберемся с этим делом, — сказала она.
С этими словами Мариса скрылась за дверью ванной комнаты и собралась за рекордно короткое время, задержавшись только на мгновение, чтобы пройтись помадой по губам.
III
Было уже позднее утро, а Роланда всё еще сидела у своей кровати и смотрела на спящую Козетту. Лишь один раз за всё это время она спускалась вниз, чтобы отменить назначенные на утро встречи и приготовить кофе. С тех пор прошло больше часа. Кофе давно был выпит, а Козетта всё еще спала — если это можно было назвать сном. Роланде никак не удавалось отделаться от воспоминаний о том ужасном моменте, когда девочка провела ножом по своей ладони; острое лезвие глубоко проникло в плоть, но рана не кровоточила. Совсем не кровоточила. Она просто закрылась, как закрывается молния на сумке. Раз, и готово.
Но это невозможно. То, что было, не могло происходить на самом деле. Но она видела это собственными глазами, и теперь мир утратил свою надежность. Раз случилось такое, ничему на свете нельзя доверять. Твердый деревянный настил пола под ногами пошатнулся, стены задрожали, воздух загустел от света, приобретшего плотность. Даже пылинки в солнечных лучах кружились не так, как раньше. Всё изменилось.
«Вот как получается, — размышляла Роланда, глядя на свою гостью. — Ты думаешь, что находишься в безопасности, наслаждаешься привычной обстановкой, а потом что-то врывается в твою жизнь, и всё вокруг становится чужим и незнакомым». И дело вовсе не в спящей на кровати девочке, а в том, что с этого момента все предметы и явления перестали быть знакомыми и понятными. Вероятно, именно в таких случаях люди говорят о прозрении, хотя Роланда так и не поняла, что именно ей посчастливилось увидеть. Она просто осознала, что мир вокруг перестал быть привычным и безопасным. Понятие правды оказалось неоднозначным. Любая истина допускает множество вариантов, и все они верны.
— Ты испугана? — Роланда увидела, что Козетта открыла глаза, и их сияющий приветливый взгляд обращен на нее. Она перестала воспринимать девочку как потенциальную подопечную фонда, нуждающуюся в пристанище и пище. Роли переменились, и теперь она считала Козетту равной, обе могли многому научить друг друга.
— Я больше не понимаю, кто я, — призналась Роланда. — Теперь всё изменилось. И всё стало возможным.
Козетта села в постели и передвинулась поближе к изголовью, чтобы прислониться к спинке кровати.
— Кроме счастья, — произнесла она.
— Что ты имеешь в виду?
— Я хочу стать настоящей.
— Ты говоришь как Пиноккио, — улыбнулась Роланда.
— Кто такой Пиноккио?
— Маленькая деревянная кукла из сказки. Он тоже хотел стать настоящим мальчиком.
— И у него получилось?
— Не сразу, но получилось.
Козетта нетерпеливо наклонилась вперед:
— Как он это сделал?
— Это всего лишь сказка, — сказала Роланда.
— Но все мы — только сказки. Мы существуем, пока люди помнят нас и сказки, в которых мы живем. Без этих историй мы исчезнем.
— Я полагаю, это можно сказать обо всех нас, — задумчиво произнесла Роланда.
— Но, если ты настоящая, — не унималась Козетта, — твои истории имеют большее значение. Меньше вероятности, что их забудут.
— Я ничего об этом не знаю. Для многих людей персонажи книг и фильмов кажутся более реальными, чем окружающие их люди.
— Как кукле удалось стать настоящей?
— Я уже не помню точно, — вздохнула Роланда. — Кажется, это было связано с условием стать примерным мальчиком, совершать добрые дела. Еще там была фея, но, боюсь, я путаю книгу с диснеевским фильмом. Я помню фею из фильма, но не могу сказать точно, была ли она в книге. А в кино именно фея помогла кукле превратиться в мальчика.
Козетта жадно ловила каждое слово.
— Интересно, согласится ли Изабель нарисовать для меня такую фею?
— Тебе не нужна никакая фея, Козетта, — сказала Роланда. — Ты и так настоящая.
— Я не вижу снов. И во мне нет крови.
— Может, так лучше?
— Ты не понимаешь, каково это чувствовать себя такой... такой пустой внутри.
— Возможно, — согласилась Роланда. — Но я считаю, что ты придаешь большее значение тому, что люди чувствуют, чем тому, как они поступают. Многие проживают всю свою жизнь с ощущением незавершенности и пустоты в сердце.
Но Козетта не была расположена слушать такого рода объяснения.
— Я тоже буду совершать хорошие поступки, — сказала она. — Мы все будем заниматься только добрыми делами. А потом, когда Изабель нарисует для нас фею, мы станем настоящими. Красная птица забьется в груди, мы будем видеть сны, и наши раны будут кровоточить, как и у вас.
— Но...
— Надо поскорее найти Изабель и попросить ее. — Козетта встала на кровати и принялась пританцовывать, подпрыгивая на пружинах и хлопая в ладоши.
— Спасибо, Роланда! — крикнула она. — Спасибо тебе.
— Не волнуйся так сильно, — начала Роланда, поднимаясь на ноги. — Это всего лишь...
Но ее слова были обращены в пустоту. Гостья исчезла, оставив только легкое движение воздуха, заполняющего внезапно освободившееся пространство. Роланда, открыв рот, уставилась на опустевшую кровать.
— Это всего лишь сказка, — тихо договорила она.
Снизу послышались крики, сопровождаемые стуком входной двери. Роланда подошла к окну и выглянула как раз в тот момент, когда Козетта выскочила на тротуар. Слова девочки снова зазвучали в голове Роланды:
Все мы — только сказки.
Роланда стояла и смотрела вслед Козетте, пока хрупкая фигурка не растворилась в толпе, а потом не спеша спустилась вниз. В приемной стоял гул возбужденных голосов.
— ...прямо из воздуха, я клянусь...
— ...выглядела совершенно как...
— ...просто невозможно...
Роланда остановилась у входа и среди всеобщего волнения сотрудников и детей чувствовала себя так, словно находилась в центре урагана. Она посмотрела на картину «Дикарка». Нет сомнений, что только Козетта могла позировать для этого полотна. Нет сомнений, что мир вокруг изменился и никогда не станет прежним.
Надо поговорить с Изабель Коплей. Роланда решила выяснить, откуда появилась Козетта, почему из пореза на ее руке не течет кровь, почему, обладая плотностью и весом, она не считает себя настоящей.
Шауна заметила стоящую у двери Роланду и окликнула ее по имени, но та даже не обратила внимания на сотрудницу. Роланда, не говоря ни слова, поднялась в свою квартирку, переобулась и накинула куртку, потом сунула бумажник в маленькую сумочку и повесила ее на плечо. Не пускаясь ни в какие объяснения, она вышла на улицу.
Роланда пошла в том же направлении, что и Козетта, но вскоре поняла, что не знает, куда идти. Остановившись у первой попавшейся телефонной будки, Роланда перелистала справочник в поисках номера телефона и адреса Изабель Коплей, но не обнаружила там никакой информации. Она немного подумала и начала искать сведения об Алане Гранте. Роланда запомнила номер телефона, но решила поговорить с Аланом лично; она хотела посмотреть ему в глаза, прежде чем решить, стоит ли объяснять, какая причина привела ее к порогу его дома.
По дороге к Уотерхауз-стрит Роланда поймала себя на том, что задается вопросом: а способен ли видеть сны мистер Грант? Настоящий ли он? Или он тоже, как и Козетта, вышел из какой-нибудь сказки в таинственном прошлом? Насколько Роланда помнила, этот человек ничем не отличался от всех остальных людей, но до вчерашнего вечера ей и в голову не могло прийти приглядываться к людям с этой точки зрения.
IV
Изабель прочитала первые двадцать страниц дневника и закрыла тетрадь. Ее мозг отказывался воспринимать такое количество неожиданной информации за один раз. Она прижала дневник к груди и подошла к окну. Вид из студии быстро становился привычным. Река Кикаха, соседние здания, изломанная линия крыш на противоположном берегу и лоскутное одеяло домов и двориков, простиравшееся от кромки воды до самого горизонта. Еще несколько дней, и можно будет рисовать этот пейзаж по памяти.
