— Для чего ты пришел? — спросила Изабель.
— Не для того, чтобы спорить с тобой.
— Но и не для того, чтобы помочь, иначе этот разговор состоялся бы несколько лет назад.
— Ты приняла такое решение. Ты прогнала меня.
— Я была напугана. Я не сознавала, что делаю. В ту ночь я видела тебя во сне. Тебя и Пэддиджека.
— И оставила нам вот это, — сказал Джон, поднимая вверх руку с браслетом. — Но было слишком поздно. Иззи, ты прогнала меня, но я и так должен был уйти. То, что происходило между нами, не могло продолжаться, пока ты думала, что сотворила меня.
— Но это так и есть. Картина...
— Картина дала мне возможность появиться в твоей жизни. Ты всем нам дала эту возможность. Но это не значит, что ты нас создала. В прошлом, в нашем мире, мы уже существовали.
Изабель не захотела продолжать этот давний спор:
— Тогда почему ты пришел сегодня?
— Я должен тебя предупредить. Всё начинается снова.
— Ты говоришь о моем творчестве? — Джон кивнул.
— Но я даже еще не начала ни одной картины.
— Это неважно. Занавес между твоим миром и моим уже вздрагивает от нетерпения.
— Неужели это так плохо, если я вызову кого-то еще? — спросила Изабель. — Я сознаю, на что иду. На этот раз я буду осторожной. Я не допущу, чтобы кто-нибудь снова погиб.
Джон долгое время молча смотрел на нее. Но как Изабель ни старалась, она ничего не смогла прочесть в его глазах.
— Рашкин тоже возвращается, — сказал наконец Джон. — И на этот раз он не один.
— Еще один Джон, — кивнула Изабель.
— О чем ты говоришь?
Ей пришлось повторить рассказ Джилли о том, что произошло утром в ее квартире.
— Он может выглядеть точно так же, как я, — сказал Джон. — Но это всё же не я.
— Так это Рашкин вызвал его?
— Это ты сможешь спросить у самого Рашкина, когда снова встретишься с ним.
— Я не хочу его видеть. Никогда.
— Тогда почему ты приехала? Почему собираешься снова вызывать кого-то из нас в этот мир? Ты должна была знать, что это привлечет внимание Рашкина.
— Я делаю это в память о Кэти.
Изабель рассказала о предложении Алана и о художественной студии для детей. А потом задала еще один вопрос:
— Джон, как ты выжил? Картина «Сильный духом» погибла в огне. Я думала, что вы не можете существовать, если картина уничтожена
— Моя картина не погибла.
Изабель заглянула в его глаза в поисках признаков лжи, но их там не было. Ни во взгляде, ни в чертах его лица, нигде. Так и должно быть. Это ведь Джон, а единственное, чего он не может, так это солгать. Однажды она не придала значения его словам, во второй раз этого не случится.
— Ты и Пэддиджек, — тихо произнесла она. — Неужели я просто вообразила все эти смерти? Скажи, картины сгорели на самом деле?
— Мы выжили, — ответил Джон. — Но остальным не повезло.
— Но как? Кто спас ваши полотна?
— Это уже не важно, — покачал головой Джон. — Сейчас тебе надо подумать, как ты поступишь, когда здесь появится Рашкин.
— Я убью его, но не дам уничтожить картины.
— Ты сможешь?
Изабель очень хотелось быть уверенной и дать слово Джону, но она не могла. Бывший учитель до сих пор обладал какой-то загадочной властью над ней, и Изабель чувствовала ее каждую минуту.
— Я не знаю, — призналась она.
— Мы благодарны тебе за возможность пересечь границу миров, — сказал Джон. — Но наши жизни в твоих руках.
— Я понимаю.
— В этом мире только ты можешь ему противостоять.
— Он всё так же силен?
— Еще сильнее, чем прежде.
— Тогда что я могу сделать?
— Никто не может решать за тебя.
— Если я не буду писать эти картины...
— Тогда он где-нибудь притаится и будет ждать. Он навсегда останется одним из незавершенных дел. Ты сможешь освободиться от его власти только одним способом — восстать против него.
— А если я это сделаю...
— Ты должна быть уверена, что сильнее.
— Я не хочу быть похожей на него.
— Я не сказал, что ты должна быть такой же жестокой. Ты должна быть сильнее.
— Но...
— Рашкин вложил в тебя частицу себя самого, — объяснил Джон. — На этом основано его влияние. Тебе придется отыскать эту частицу и вырвать ее из своей души. Так ты сможешь стать сильнее, чем он. Жестокость здесь не поможет. Бесполезно сравнивать его беспощадность и твою ярость.
— А вдруг я не смогу?
— Твоя собственная жизнь повиснет на волоске.
— Ты поможешь мне? — спросила Изабель.
— Я уже тебе помогаю. Но ты сама впустила его в свою жизнь. И только ты сможешь ему противостоять.
Джон опять повернулся к выходу, но Изабель во второй раз окликнула его и заставила вернуться.
— Я никогда не хотела причинить вам зло, — сказала она. — Я не собиралась прогонять тебя.
— Я знаю.
— Тогда почему ты так долго не возвращался?
— Иззи, я уже объяснял тебе. — Джон поднял ладонь, останавливая ее протестующий возглас. — Если ты не способна считать меня настоящим, зачем стараться меня вернуть? Сможешь ли ты любить меня ради меня самого, а не ради того, что ты для меня сделала?
Опять повторяется история, написанная Кэти. Тайная жизнь, которая вовсе не является тайной. Она только кажется такой, когда ты не придаешь значения важным вещам. Когда не замечаешь разницы между реальным человеком и тем представлением о нем, которое хранится в памяти. Можно бесконечно упорствовать в своих заблуждениях, но действительность от этого не изменится.
Джон не был таким, каким его представляла себе Изабель или кто-либо другой. Он не соответствовал истории, рассказанной Кэти или той, в которой жила Изабель. Он был самим собой. Это очень просто, и не надо объяснять, и Изабель знала это своим сердцем и душой. Но почему же ей так трудно поверить, что он реален?
— Подумай над этим, — сказал Джон. Изабель кивнула.
— Я всегда знаю, где тебя найти, — продолжал он. — И всегда слышу твой зов. В этом отношении ничего не изменилось. И никогда не изменится.
— Так почему же ты так долго не приходил? — спросила Изабель. — Бог свидетель, я звала тебя, хотя бы для того, чтобы извиниться за свои слова и опрометчивые поступки.
Джон тряхнул головой:
— Иззи, мы можем до бесконечности продолжать этот разговор, но всё сводится к одной простой вещи: ты должна изменить свое отношение ко мне. До тех пор каждый раз, пытаясь поговорить, мы будем снова и снова проигрывать ту сцену в парке.
Джон снова направился к выходу, но на этот раз Изабель не сделала попытки его вернуть.
По прибытии в полицейский участок детективы без промедления проводили Алана в кабинет лейтенанта, а Марису оставили ждать в холле. В кабинете уже находились лейтенант — судя по настольной табличке Питер Кент — и женщина, представившаяся как помощник прокурора Шарон Хупер. При появлении Алана никто из них не счел нужным подняться. А по угрюмому выражению их лиц Алан понял, что, независимо от слов детективов, ему предстоит отвечать далеко не на самые обычные вопросы.
Судя по выражению лица Кента, он вообще не привык улыбаться, но Алан этому и не удивился, потому что представлял, сколько ему пришлось повидать за долгие годы работы в полиции. Лейтенанту можно было дать лет сорок, но темные волосы на висках уже поседели. Несомненно, он не зря носил офицерские погоны. С помощником прокурора дело обстояло иначе. Морщинки вокруг глаз выдавали в Шарон Хупер жизнерадостную в повседневной жизни женщину. Серьезное выражение ее лица объяснялось обстоятельствами дела и еще больше усилило нервозность Алана, возникшую при появлении полицейских у дверей его квартиры.
На столе появился включенный магнитофон, и, как только Алан отказался от предложения воспользоваться правом на присутствие адвоката, начался допрос.
Два часа спустя они всё еще оставались на том же месте, с которого начали. За это время один из детективов выходил из кабинета поговорить с Марисой. Через несколько минут он вернулся и доложил, что женщина подтверждает рассказ Алана. После этого допрос повторился с самого начала. Наконец лейтенант Кент тяжело вздохнул. Казалось, он покоряется обстоятельствам, но угрюмое выражение его лица проявилось еще отчетливее.
— Вы... вы закончили? — спросил Алан.
— Вы можете идти, мистер Грант, — сообщил ему Кент. — Благодарю вас за сотрудничество.
Они его отпускают, понял Алан, но не верят его словам. Единственной причиной, по которой он может покинуть участок, является отсутствие доказательств его вины. А по напряженной атмосфере в кабинете он понял еще и то, что его не оставят в покое. За ним будут наблюдать и ждать, пока он совершит ошибку и выдаст себя. Но он не мог совершить ошибку, которой ждали полицейские. За ним нет никакой вины.
— Почему вы мне не верите? — спросил он.
— Никто не обвинил вас в обмане, — возразила помощник прокурора.
— Но вы всё равно не верите.
