Он выдохнул, взглянул на руку, сжимающую пистолет, на секунду закрыл глаза. Рука опустилась. Тихо, почти обреченно Крабов спросил:
— Вы можете сделать так, чтобы я перестал им быть?
— Вы хотите перестать быть мечтателем?
— Да, — Крабов выглядел уставшим. За несколько минут произошло столько всего! И это могло восхитить… когда-нибудь потом… Но сейчас Крабов впадал в отчаяние. Еще чуть-чуть, и он будет на грани… Он вдруг понял, что веселье закончилось. Как нелепо было бороться с крысами силой, которую ты не контролируешь. И этот ограничитель… Он был слишком ненадежным способом защиты. Он может порваться, развязаться, его могут заметить — в любой момент колдовские способности следователя могут раскрыть. Его жизнь на самом деле «весела на веревочке», непрочной, дурацкой веревочке-ограничителе.
— Сделай так, чтобы я перестал быть, как ты. Убери это из меня!
Рэмон со свойственной ему беспристрастностью не замечал, что перед ним человек, готовый почти на все, человек которому нечего терять. Сама жизнь Крабова в роли мечтателя становилась для следователя непосильной ношей, но зеландерийский шебиш продолжал в спокойной манере излагать факты:
— Нельзя изменить вашу сущность, не уничтожив вас.
— Я погибну?
— Формально нет, но в действительности — да. Вы перестанете существовать, но кто окажется вместо вас неизвестно.
Крабов сглотнул. Он мотнул оружием и приложил ствол ко лбу. Голова раскалывалась, а от озноба и примешанной к нему безысходности его колотило.
«Или так умереть или иначе? Какая разница», — говорил он себе.
— Сделайте это. Все-равно мне не жить.
— Я не стану подобное предпринимать, да и вряд ли вы найдете помощника в таком деле.
— А можно ли ограничитель вживить в себя, чтобы навсегда?..
— Вы все не о том думаете. Вы не сможете теперь жить, как ни в чем ни бывало. Вы же знаете себя, свою сущность. Настанет момент, и вы все равно захотите избавиться от ограничителя. Лучше начинайте познавать свои способности уже сейчас. Ведь в любом случае придется.
— А можно ли забыть все это? Вы умеете лишать памяти? Вживить ограничитель и удалить все воспоминания? Вы ведь многое можете?
— Изъять память абы как проще простого, сделать это качественно невозможно. Вы вспомните рано или поздно. Одна подсказка, и на вас обрушатся воспоминания. В принципе, это запрещено. Но мне приходилось однажды делать подобное, с одной молодой женщиной. Недавно я встретил ее опять и понял, что сделал это неумело. Это плохая идея, но осуществимая. Простите, но я не возьмусь и за это. Думаю, никто не станет применять такие техники мечтаний.
— А я сам смогу это проделать на себе?
— Теоретически… но я не думаю. Вы мало опытны.
— Я все понял. Вариантов нет, — следователь провел ладонью по лицу, он зацепил разорванную щеку, и резкая боль на миг отвлекла его.
Все рушилось. Его жизнь, его тело, его сущность. Он выродок! И он в ловушке!
— Варианты есть всегда.
— Нет, — сухо ответил Крабов.
— Суть вещей такова, и вы с этим ничего не сделаете.
— Нет… — повторил Крабов и добавил: — Что вы там рассказывали? Продолжайте… — Крабов сказал это не из интереса. Ему было все-равно. Пусть этот поддельный солдатик болтает дальше. Какая теперь разница? Молчание вынести тяжелее, чем фоновый шум.
Крабов махнул дулом:
— Рассказывайте… рассказывайте… — и вновь приложил ствол ко лбу. Он почти не слушал. Его голова разрывалась от мыслей о мечтаниях, которые он только что сотворил, от того что еще может приключится с ним. Этот дом на севере города полон мыслями и делами Крабова, и даже какой-нибудь тупой следователь поймет, кто все это сделал. Улика на улике — весь Крабов в красках!..
— Наигранный облик… Он непрост. Всего двое из здешних игнорируют облик абсолютно, — говорил Рэмон. — Один малыш-вэйос. Сейчас он почти наверняка находится за гранью мирозданий. Другой, не слишком опытный, но гораздо сильней меня: мужчина — школьный учитель. А вы получается третий! Никогда не встречал такого дара на Земле. А за последний год целых три экземпляра! Чудесным Воллдрим нынче стал.
Рука Крабова с пистолетом задрожала: «И Харм из-за меня погиб, да и мне кранты!..» Он, откинув сомнения, направил дуло себе в висок. Рэмон никак не отреагировал. Следователь нажал на курок.
Пистолет в его руке надрывно вздохнул, и Крабов уронил оружие в снег.
— Гадский Воллдрим! — сквозь зубы выдавил Крабов.
— Не волнуйтесь! Подберите оружие. Я не затем здесь с вами разговариваю, чтобы напугать вас. Я пришел помочь. Уберите пистолет. Убить себя вы всегда успеете, но позвольте помочь вам.
Крабов повиновался. Сейчас он был слишком раздавлен, все казалось лишенным смысла. Он наклонился и почувствовал, как по щеке что-то течет. Он упрятал пистолет в кобуру и устало взглянул на собеседника. Крабова одолевало безразличие, а от сошедшего с ума сердца, давление разорвало едва схватившуюся рану. По щеке струилась кровь. Следователя трясло от нервного напряжения и от пробирающего мороза.
— Не волнуйтесь.
— Ну так помогите, если можете, — Крабов вытер с подбородка кровь и задержал взгляд на своей ладони с рассеченным запястьем. Как глупо было пытаться скрыть свою причастность к мнимому появлению колдуна. Неужели Фейи и другие ему поверят? Только идиот на такое купится. Руки Крабова были не только в крови, но в грязи и пепле. Он прижал ладонь к ране на щеке, но на этот раз не почувствовал боли.
— Я могу излечить ваши раны… Но пока только снял боль. Вы знаете… Думаю, не стоит вас лечить вот так. Лучше оставить порезы, как есть, чтобы не вызывать подозрений. Вы давно знаете о себе?
— Что знаю? Что я колдун? — расхлябано спросил Крабов.
— На одном из наречий Эйвори «колда» — это «шеба» или «мечта». Так что можно сказать, что вы колдун, — спокойно ответил незнакомец. Казалось в нем напрочь отсутствует сопереживание. Он не особо щепетильно относился к состоянию собеседника. Рэмон просто говорил то, что считал нужным. — Вы мечтатель, вы человек способный перекраивать реальность, насколько эта реальность позволяет, насколько она пластична. За пределами Воллдрима у вас тоже могло кое-что получаться. Например, карьерный рост, желанная жилплощадь или же женщины, которых вы жаждали, чаще статистической погрешности выказывали заинтересованность вами. Мало ли что? Но Воллдрим все исполняет намного быстрее. Здесь и убить себя — в два счета!
Мимо пробежал еще один отряд. Крабов без эмоций проводил их взглядом:
— Вы зачем рассказываете все это? Я сейчас слабо соображаю. Да и с чего вы взяли, что я «ваш», как вы говорите?
— Вы действительно «НАШ», потому что у вас нет выбора. Вы же не станете подставлять самого себя? Это очевидно.
— Хорошее у нас сотрудничество получится. А вы знаете, что человек без выбора опасней самого сумасшедшего маньяка. Поверьте, я по роду своей работы это очень хорошо знаю. Да и вообще «наш»-«ваш» — перекручивать смысл слов — это скорее мой профессиональный долг. Хотя бы этого меня не лишайте, — Крабов нервно рассмеялся. Что-то изменилось. Он чувствовал некий запах… Что-то знакомое. — Так что вы там говорили про насланный облик?
— Наигранный.
— Ну да, да, да… Вэйос и учитель…
— Сейчас это не важно. Вы хотите уйти отсюда? Я спрячу вас от ваших военных.
Послышались крики, по-видимому приближался еще один отряд. Крабов не нервничал. Его уже клонило в сон.
— Да, лучше нам уйти, — ответил Рэмон самому себе.
Мелькнул свет, и они оказались в лесу, аккурат у границы дня и ночи.
Здесь было теплее и светлее. Заледеневшая одежда оттаивала и довольно быстро. Оказалось, что в парочке мест, на сгибах, ткань треснула. Крабова затрясло с новой силой. Однако Рэмон не обращал на это внимания.
Сырость земли и воздуха, запах мха, дождя и наступающей весны. Здесь пел незамысловатые «кар» черный ворон. Его перья блестели на мигающем под облаками солнцем.
— Так просто исчезнуть там и появиться здесь?.. Рамсец, вы просто боги какие-то! — заплетающимся языком выдал Крабов.
