— Какая тебе от того выгода? — король упрямо пытался найти в чужих словах подвох. — Новая тактика поставит и твоих солдат в неудобное положение.
— Я саламандр, — так, словно это всё объясняло, ответил Орлеандо. — Моя выгода останется со мной, не говоря уже о том, что эта сделка как минимум сохранит все три мои оставшиеся жизни, а не только две или одну, — по-светски продолжил он. — И потом, бо́льшая часть моих воинов — саламандры в самом расцвете лет. При всём умении твоих воинов, король Горин, вряд ли им удастся за раз лишить их пяти, а то и шести жизней. А вот им хорошенько поджарить диверсантов на границе — легко. Так что решайся, король Горин, — цепкий взгляд жёлтых глаз стал хищным, и гном напротив недовольно скривился.
— Буран закончится к вечеру, — в конце концов недовольно буркнул он. — Дорогу до границы показывать не буду — сам найдёшь, если не захочешь быть похороненным в снегах.
Орлеандо широко довольно улыбнулся. Что-что, а договариваться даже с самым несговорчивым собеседником он всегда умел.
========== Вопрос 2 ==========
Комментарий к Вопрос 2
«Персонаж и любой праздник вашего сеттинга»
«Напишите ответ от лица другого персонажа (но чтобы ваш в нём тоже фигурировал)»
Траурная атмосфера зависла в воздухе. Не было слышно ни голосов, ни привычного стука металла о металл. Столица княжества как будто вымерла, и мрачная тишина пугающе давила на плечи.
На то была своя причина.
Смерть князя, внезапная и наглая, стала горем для всего народа. Горем, омрачённым предательством и попыткой переворота. История словно провернула вновь своё колесо, и правление Орлеандо завершилось так же, как и началось.
Траур и погребальная церемония у саламандр длилась как всегда четыре дня. Жалоба за князем была тяжёлой, но она ничем не отличалась от жалобы за любым другим саламандром. В смерти перед суровым взором Вулкана-Отца всё равно все они были равны.
Границы княжества, и без того трудно доступного, и того вовсе были полностью закрыты. Никто не мог его покинуть и никто не мог посетить с визитом страну, скорбящую по своему сыну и, по совместительству, правителю.
Как бы ни было тяжело, но всеми ритуалами от самого первого дня и до последнего руководила семья. Теперь её возглавил Говард так же, как ныне почивший дядя сделал это пятьсот девяносто два года назад. Последнюю дань умершему отдавала его родня, и Говард не мог и не хотел пренебрегать своим долгом.
В первый день тело погибшего князя готовили к предстоящим похоронам. Жрицы полностью омыли тело водой, тем самым очищая его; жрецы же должны были омыть его огнём, дабы очистить от всех сожалений и горестей дух, который, по поверьям, всё это время продолжал находиться в теле.
Когда ритуальное омовение было завершено, Говард, как ближайший родственник мужского пола, облачил погибшего в роскошные чёрные доспехи, украшенные золотыми надписями-рунами, в своё время призванными защищать владельца в бою. Переливались в огнях горящих на стенах факелов ярко-алые рубины на поясах, соединяющих между собой части брони, и отражалось в них скорбное лицо Говарда, что вкладывал в сложенные на груди руки любимый меч дяди. Маинали тем временем возложила ему на голову золотой княжеский венец, сделанный лучшими вампирскими ювелирами и заговорённый на удачное правление его хозяина.
По окончанию предварительных приготовлений все оставили тело погибшего в одиночестве. Никто не смел нарушить его покой и уединение вплоть до следующего дня, когда родные и ближайшие друзья могли проститься с умершим.
Траурное молчание и тишина царили на опустевших улицах. Саламандры от мала до велика искренне оплакивали свою потерю. Горе просочилось в каждую семью, будто за раз каждая из них потеряла кого-то из своих самых родных и близких.
Это была одна из многих священных традиций: кто бы из саламандр ни ушёл в вечность, — князь ли, или же простой скромный кузнец — всё племя скорбело с одинаковой печалью, провожая почивший дух в последнюю дорогу. Смерть была желанна, священна и уважаема, ведь была не только итогом всех семи жизней саламандр, но и долгожданной встречей с Отцом-Вулканом, породившим их. Саламандры верили, что своих сыновей и дочерей великий отец встречал одинаково радушно, но сурово, принимая всех их в свою свиту. Сама по себе это была великая честь, но в свите бога была своя особая иерархия, и лучшее место преставившийся дух мог получить в том числе и если Отец-Вулкан видел, что по умершему искренне скорбят. Значит, он был достойной личностью, заслуживающей расположение божественного родителя.
Впрочем, искреннее горе саламандр в этот раз было связано не только с традициями. Орлеандо был хорошим правителем, великим князем и талантливым управленцем. Никто не сомневался, что он смог достойно воспитать Говарда, своего племянника и преемника, однако уход самого Орлеандо всё равно был тяжким ударом для саламандр.
Вереница желающих проститься с Орлеандо, ожидающая своей очереди в приёмной перед покоями, где лежало его тело, не была слишком большой. Семья князя, несмотря на наличие множества старших сестёр, была небольшой; куда больше у Орлеандо было друзей, которым было позволено разделить с другом торжественное, хоть и печальное мгновение смерти. Таков был обычай, и весь второй день траурной церемонии был посвящён этим прощаниям.
Во время них было всё: и слёзы, и грустные улыбки, и тихие слова поддержки друг другу. Демонстрировать горе и печаль никому не было зазорно, и слёзы катились по щекам мужчин так же, как и по щекам женщин. Потеря — это всегда боль, и саламандры относились к ней как к неизбежной данности, принимая и позволяя себе скорбеть, не видя в этом ничего зазорного. Закаляя в этой боли собственный дух, как металл в огне, и готовя себя к самому тяжёлому — третьему — дню этой долгой церемонии.
Это всегда был самый ответственный и эмоциональный день. Семья и друзья ещё до рассвета, который хоть не был виден внутри вулкана, но прекрасно ощущался саламандрами внутренним чутьём, спустились на самый нижний ярус города прямо к берегам кипящей лавы. Не смея касаться её никакой частью тела, они долго молили Вулкана-Отца о том, чтобы он принял в свою свиту своего доблестного сына, убеждая божество в благородстве и доблести умершего князя.
Когда молитва была завершена, они готовы были вернуться в резиденцию, дабы забрать оттуда тело, однако вдруг Маинали замешкалась. Сжав руки в кулаках, она долгим напряжённым взглядом вглядывалась в озеро магмы, а после сделала решительный шаг вперёд, окуная ступню в тягучую раскалённую священную лаву.
— Пути назад не будет, сестра, — наблюдая за ней, Говард слегка прищурился. — Если ты нарушишь клятву, Отец-Вулкан не простит тебя.
— О, наш Вечный Отец! — игнорируя слова брата, громко произнесла девушка, опуская в магму обе ладони, отдавая себя во власть божества. — Пред тобой я, Маинали, клянусь, что отомщу за тебя, дядя. Отомщу предателям, презревшим законы всего нашего народа. И да не будет мне покоя до тех пор, пока они живы. Чего бы мне это ни стоило, клянусь, я отомщу им! Даже если после этого ты заберёшь меня к себе, Отец Вулкан, и наша встреча с тобой, дядя, состоится так скоро, — в её жёлтых глазах, в которых отражалось магматическое озеро, неугасимым огнём пылала несломимая решительность, и Говард тихо хмыкнул, с гордостью во взгляде наблюдая за сестрой, выходящей из лавы на сушу.
Самая сильная, нерушимая и священная клятва была отдана. Теперь оставалось закончить начатое и подарить духу князя заслуженный покой.
Погребальное шествие по традиции было скромным. Начиналось оно от дверей дома умершего; начиналось оно в сопровождении родственников и близких друзей. Говард, Маинали и ещё двое ближайших друзей из семьи пронесли тело князя, который, казалось, просто крепко спал, на специальных носилках вокруг княжеской резиденции семь раз, по разу за каждую жизнь саламандра, а после пошли по всему городу, подходя к каждому дому, сообщая их жителям печальное известие и приглашая присоединиться, помогая нести эту скорбную весть в остальные дома.
