от нее я так ни разу и не услышал.
Возможно, думал я, она просто не хочет говорить, стараясь сохранить хотя бы видимость независимости. Я слишком устал, чтобы есть. С блаженным стоном я повалился на постель, пахнущую свежими сосновыми ветками, и прикрыл глаза. Тут же скрипнула дверь. Надо научить Лакуту смазывать петли растопленным жиром...
— Айнвар?
Я вздохнул.
— Заходи, Тарвос.
Воин взял привычку заглядывать ко мне каждый вечер, узнавать, не надо ли мне чего-нибудь. Сан главного друида вовсе не требовал держать при себе воина на посылках, но, с другой стороны, главные друиды не держали и рабынь на ложе. Традиции рушились, но хорошо это или плохо, я пока не знал.
Тарвос вошел и первым делом заглянул в кастрюлю. Поискал глазами, взял плошку и положил себе еды. Потом уселся у огня, скрестив ноги.
— Может, я могу что-то сделать для тебя? — спросил он, насыщаясь.
— Нет. То есть да... — после целого дня забот говорить было лень. Образы мелькали за опущенными веками... Сулис. Лакуту... Неожиданно для самого себя я спросил: — Тарвос, ты видел новую женщину Крома Дарала после того, как мы вернулись?
Воин усмехнулся.
— Это ту, которая тебя ждала?
Я приподнялся на локте.
— И ты знаешь?..
— Да все знают. Говорят, она устроила дикий скандал, когда услышала, что ты собираешься стать друидом. Орала, бросалась вещами. Наши беспокоились. Нехорошо, когда племя не может подобрать пленной женщине благородного происхождения какой-нибудь дом. Пойдут разговоры, что мы плохо обращаемся с пленницами...
— Но ведь ее взял Кром Дарал.
— Ну, взял. Жаль его. Что это за женщина, которая кричит все время? — Внимание Тарвоса полностью сосредоточилось на тушеном мясе.
— Но ты видел ее?
— Почем я знаю? Я даже не представляю, как она выглядит. Но слышать слышал, конечно. Он все время хвастается.
Я сел на постели.
— Чем хвастается? Кто? — не понял я.
— А она с сюрпризом оказалась. Помнишь слепого мальца, который вечно удирает от матери? Так вот, на праздник урожая он сослепу налетел на нее. Она его на руки взяла, а когда поняла, что он незрячий, стала плакать. Слезы попали ему в глаза, и что ты думаешь? На следующий день он прозрел! Может, и не совсем, но хотя бы свет видит, говорят, даже лица теперь различает.
— Стой! Ты о Бриге говоришь?
— Ну да, Брига из секванов, женщина Крома Дарала. Целительница настолько обалдела, что тут же предложила взять ее в ученицы, да только эта Брига заявила, что не хочет иметь дела с друидами. А Кром хвастается. Да он больше ни на что и не годится. Только хвастать.
Тарвос встал, потянулся и положил себе еще кусочек мяса. Задумчиво прожевал и, смахнув жир с бороды, задумчиво сказал:
— Что это она с ним делает? Но мясо у нее получается вкуснее, чем у Дамоны. — Он не торопясь закусил хлебом, опростал миску с творогом, отдал должное меду с орехами, запил тремя чашками вина, сыто рыгнул и, отдуваясь, произнес нарочито небрежно: — Ну, если я тебе больше не нужен, пойду, пожалуй.
— Да, еды больше нет, — рассеянно ответил я. — Если ты об этом, конечно...
— Может, передать кому что?
— Нет. Хотя... нет, это завтра. Я сам.
— Ладно. Зови, если что. — Тарвос пригнулся и, наконец, оставил нас с Лакуту.
Утром я вышел за порог, чтобы приветствовать солнце гимном. Однако с неба сыпался проливной дождь. Гимн я все равно спел. В соседних домах мне робко подпевали, но никто даже не выглянул. Никому не хотелось вылезать из теплого дома в зимний сумрак. Закончив гимн, я отправился искать Сулис. Надо было обсудить услышанное от Тарвоса. Человека с таким даром, как у Бриги, нельзя было упускать. Надо поговорить с ней. Ради племени, сказал я себе.
Будучи незамужней женщиной, целительница все еще жила в доме своего отца. Когда я подходил к домику с одной стороны, я увидел, как ее брат, Гобан Саор, идет с другой.
— Хо, Айнвар! — крикнул он и помахал рукой. Потом спохватился и смущенно замолчал.
Когда я подошел ближе, он сказал:
— Извини, я не привык думать о тебе как о главном друиде. — Его тон стал до невозможности почтительным.
— Я тоже, — признался я с улыбкой. — Ну и что это меняет? Мы же с тобой друзьями были, друзьями останемся.
Он заметно расслабился.
— Я думал, ты на меня сердишься...
— Да с какой стати?
— Ну как же! Ты же перед уходом просил меня сделать подарок для кого-то...
Память рывком вернулась ко мне.
— Поздно, Гобан. Того, кому предназначался подарок, уже нет, — тихо сказал я.
— О-о! Это жаль. А я, видишь ли, так долго провозился... нужно было найти подходящий камень, и дальше все оказалось не так просто. Камень ожил и сам выбрал, какую форму ему принять. Но все равно я хотел показать тебе, что получилось. Я закончил, Айнвар, и даже если он тебе больше не нужен, посмотреть-то ты можешь. А уж потом я начну шлифовать.
— Конечно, я хочу посмотреть! Показывай.
Он привел меня в свою мастерскую. Там, среди множества других вещей, вышедших из рук моего друга, стояло нечто, закутанное в кожу. Ростом оно было мне по пояс. Гобан с гордым видом снял покрывало. На меня слепыми каменными глазами смотрел Двуликий. Оба лица отличались от моего первого видения, да и от второго тоже. Здесь передо мной предстал третий вариант: намеренно упрощенный, загадочный лик, словно вобравший в себя характерные черты кельтского народа, неуловимо напоминавшие суровые черты лица Менуа. Изваяние разительно отличалось от совершенных, но бездушных скульптур римских божеств. Под руками Гобана Саора камень действительно ожил.
— Это то, что ты хотел? — робко спросил мастер. Человек с мощным телом, гораздо сильнее меня, уступавший разве что Верцингеториксу, Гобан Саор в обращении всегда оставался удивительно мягким, словно стеснявшимся собственной силы. Вот такая двойственная натура...
Не отрываясь, я смотрел на изваяние. Оно вызывало во мне ощущение силы и тревоги. Я не уловил момента, когда почувствовал, как в животе у меня начинает разворачиваться змея страха. Попытка воплотить в жизнь видение Иного мира была непростительной ошибкой. Мастер, сам
