Он пытался пробиться навстречу этим видениям, но что-то, превышающее его внутренние силы, загораживало путь, вставая перед ним бесформенным непроницаемым маревом, без жизни, без разума, подчиняющимся каким-то далеким Силам, враждебным Западу и находящимся вне досягаемости Сил Мира.
Лишь когда на небе стала расширяться розовая полоса рассвета, хоббит, истощенный этой бесполезной борьбой, провалился в глубокий сон.
Отон не ждал. Он вел отряд на восход скорым маршем, и вот уже последние поселения Цитадели остались у них позади. Горы придвинулись; на юго-западе осталось озеро Ненто — приближались темно-зеленые с редкими проблесками осеннего золота северные поля края Лесов Ча. Отряду предстоял нелегкий путь через их таинственные дебри.
На пятый день после того, как друзья расстались с Келастом, дружина Отона разбила лагерь на опушке перед сплошной стеной леса; светлые рощи уступали место сомкнутым рядам седых лесных исполинов. Их подножия тонули в сером тумане; странные ширококрылые птицы время от времени мелькали над уходящими в поднебесье вершинами; эти леса неприветливо глядели на незваных пришельцев. Однако хоббит испытывал не растерянность, а угрюмую решимость схватиться с ними; в глубине сознания он понимал, что это желание идет от таящейся где-то в тайных потемках разума неотступной тревоги, что Долг их останется невыполненным из-за слабости и неразумности, и поэтому ему хотелось каждодневной борьбой заглушить неотвязно грызущую его и друзей тревогу.
Но старая дружина Отона, его бывалые десятники не проявляли беспокойства — Леса Ча были надежной защитой для Цитадели. Знающие их легко могли найти среди чащоб проложенные слугами Вождя тайные тропы; их было немало, да и тропами-то их назвать можно было с натяжкой — две телеги могли разъехаться на каждой. И Отон повел свой отряд в глубь Лесов. Фолко показалось, что он вновь очутился в заповедном сумраке Фангорна; в шелесте листьев он различал невнятные слова загадочного древнего языка, что передали энтам обучившие их речи эльфы.
Хитро петляющая лесная дорога виляла среди могучих корней, выпирающих из земли, словно от избытка первозданной силы; мелкие лесные твари сновали по спутанным ветвям, сомкнувшимся над головами людей; гортанные голоса перекликались где-то в отдалении, и звучали они весьма недобро; однако Отон что-то вдруг крикнул им в ответ на непонятном наречии и велел оставить под огромным дубом несколько плотно набитых мешков, а затем он спокойно повел отряд дальше.
У Шепола, выходца из Дейла, что оказался в одном десятке с хоббитом, Фолко узнал, что это — плата гуррам за беспрепятственный пропуск отряда через лес; конечно, гурры не смогли бы причинить особого ущерба, но без потерь бы не обошлось, если бы не эта плата.
— Здесь, в Лесах Ча, уйма всяких страшилищ, — добавил Шепол. — Погоди, то ли еще будет. Беда, если на крылатых змей нарвемся, их не остановит и имя Вождя.
Четыре полных дня отряд пробирался седыми замшелыми чащобами; каких-то особенных страшилищ им не встретилось, если не считать одного хьорна; хоббиту это зрелище было не в диковинку, а вот кое-кто из отряда сгоряча схватился было за меч; однако — странное дело! — Отон, выйдя вперед, так что веки живого, пробудившегося дерева почти охватили его, грозя неминуемой и лютой гибелью, что-то крикнул прямо в зеленый вихрь взволнованной листвы над его головой — и хьорн отступил, медленно отвалившись в сторону и слившись с бесконечными рядами обычных деревьев.
— Видел? Вот что значит имя Вождя! — со значением произнес Шепол.
Гномы и хоббит лишь молча переглянулись.
Но вот Леса Ча остались позади, дорога вывела их на простор огромной равнины. Здесь зеленая степь, протянувшаяся на тысячи лиг с запада на восток, смыкалась с лежащей севернее полосой лесов. Места эти были пустынны — здесь кочевали только немногочисленные роды истерлингов. Далеко на востоке, над самым краем горизонта, едва различимо виднелась светлая полоска, чуть светлее окружающего небосвода.
«Горы, — подумал Фолко. — Горы и их снеговые вершины. Неужели это Великий Восточный Хребет?»
Они вступали в области, где Красная Книга была уже бесполезна и ничто из пережитого не могло служить им помощником. Впереди лежали тысячелиговые просторы Дор-Феафарота; Фолко удивился, услыхав из уст истерлинга это эльфийское название. Очевидно, оно настолько прочно вросло в память местных жителей, а давшие ей имя эльфы так давно покинули эти земли, что даже для воинов Олмера это было не более чем просто название страны. В слове «феафарот» хоббит угадывал корни, означавшие «дух» и «охота, преследование»; их сочетание не предвещало ничего хорошего.
На самом краю Лесов Ча отряд остановился для краткого отдыха; лишний раз осмотрели сбрую, проверили крепость тюков, прочность веревок; попутно гномам и хоббиту их десятник велел поменять пони на куда более быстрых и выносливых хазгских лошадок.
— Нам надо спешить, — сказал он, — а ваши пони истомлены и спешки не выдержат. Хотите вы или нет, но придется пересесть на других!
И, не теряя ни дня, поднимаясь с рассветом и останавливаясь уже в темноте, дружина Отона устремилась на юго-восток, оставляя по правую руку Лес Рока, прямиком к горам хеггов. Карта хоббита говорила об обширных владениях серых духов в тех краях; вряд ли Отон не знал о них, однако он ни минуты не колебался в выборе пути своего отряда.
Сильны и выносливы оказались специально отобранные Берелем воины многих племен; даже неутомимым гномам приходилось порой нелегко, Фолко же и вовсе держался одной лишь силой воли; когда к вечеру начинало сводить мышцы от долгой скачки, когда после остановки на ночлег еще приходилось разбивать лагерь и готовить пищу, он находил отдых в странном воспарении духа от мелких земных дел к величественным картинам Основ Мира; он приказывал себе увидеть Валинор, или Элдамар, или Тол Эрессею; и он оказывался словно в двух мирах одновременно — в одном он механически выполнял нелегкую повседневную работу, в другом же странствовал по давным-давно закрытым для Смертного Путям; он подозревал, что не иначе, как Олорин вновь стал помогать ему.
Это умение открылось неожиданно, на десятый день пути отряда, когда усталость овладела хоббитом до такой степени, что в нем угасли все мысли, кроме тупого желания дотащиться до грубошерстной подстилки, брошенной на землю. Однако, когда его голова коснулась заменявшего подушку свернутого плаща, он не провалился, как прошлой ночью, в пустое черное безмолвие; его внутреннему взору, неожиданно явилась высокая облаченная в белое фигура; лицо ее скрывал мягкий полумрак, однако Фолко тотчас узнал мага. Олорин сделал широкий, словно приглашающий жест и тотчас исчез; хоббит ощутил себя стоящим перед исполинскими воротами, границы их и очертания которых терялись в окружающей мгле; и нужно было открыть их, а для этого как можно скорее отрешиться от ноющей боли в ногах и бурчания несытого желудка; от жесткости наспех устроенной постели и липкого, ползущего над самой землей предвечернего холода… Нужно было о многом забыть и многое вспомнить, и чья-то могучая воля звала, манила хоббита, подвигая его испытать силой своей мысли крепость наглухо закрытых для тысяч и тысяч Ворот. И он внял призыву, и внешний мир стал мало-помалу гаснуть в его мысленном взоре; усилие за усилием, движение воли за движением воли, он освобождался от мешающих чувств плоти; это оказалось довольно легко — достаточно было сосредоточиться на странном узоре этих Ворот, забывая обо всем остальном; и, когда он мысленно приказал им открыться, створки беззвучно разошлись в стороны (однако хоббит успел ощутить чью-то могучую волю, помогавшую ему в этом); перед ним раскрылись неоглядные дали — словно парящий орел, взирал он на распростершиеся под ним пространства…
