— Он же кричал, — произнёс профессор, поправляя в нагрудном кармане смявшийся платочек. — Когда влюблённого юношу тянет к объекту его чувств, все стараются отойти с дороги.
— А я слышал? — Моргнув, я начал крениться, подгребая ногами, в кусты около тротуара.
Старичок поцокал языком:
— Быть может, врача?
— Я в порядке!
Он изучил меня поверх очков.
— Если с вами всё в порядке, отчего ж вы не тянетесь по делам? — В тараканьих его глазках зажглось подозрение. — Мне кажется, что не всё так хорошо, как вам кажется…
— Слышь, старый, отвяжись? Не надо врача! Лучше скажи, чё тут вообще происходит?
— Если вы неважно себя чувствуете, почему не тянетесь в больницу? — Он опустил взгляд, внимательно осмотрел мою обувь.
Я тоже взглянул на ноги. Колени были испачканы, я их отряхнул.
— Так-так… — протянул профессор, потёр друг о друга пальцы и полез в карман за платком. — Да вы стоите на земле! Давно с Луны свалились?
А вот он на земле не стоял: завис в воздухе в нескольких сантиметрах над ней.
Пока я пялился на него, профессор схватил меня за плечо и закричал фальцетом:
— Милиция! Тут слунысвалившийся! Держите его!
Он вцепился сухонькими когтями в ткань моей рубашки, но я вырвался. Развернувшись, прыгнул в кусты и ломанулся по газону прочь. Я мчался не разбирая дороги, перепрыгивая через живую изгородь и скамейки. На середине сквера оглянулся. Из потока прохожих выбрались двое в синей форме. Они направились в мою сторону, плавно перемещаясь по воздуху.
Двигалась милиция быстрее меня, это я понял, оглянувшись повторно. Я ещё несся по дорожке, ведущей к обсаженной низкими липами аллее, а менты уже достигли середины сквера.
Из кустов высунулся всклокоченный седой бомж, заросший так, что не видно было лица, — одни глазки, похожие на черносливины, да красный широкий нос. Я налетел на его нереально огромные кеды и растянулся во весь рост. Но немедленно поднялся, прихрамывая, побежал дальше.
— Шо таке? — заспанным сиплым голосом спросил он вслед.
Сзади засвистели.
Бомж вскочил, подобрал полы грязного зелёного пальто, приподнялся на цыпочках, подпрыгнул — задники его обуви загорелись, из них повалил сизый дым, — и бомж помчался вперёд, обгоняя меня. Я трусил за ним, а с тыла неумолимо приближалась милиция. Я чувствовал спиной их присутствие и наподдал.
— Шо тормозишь-та? — Бомж обернулся, сделал нелепый прыжок в воздухе, сменив направление, и рванул нам навстречу.
Милиционеры прибавили ходу. Старик в рваных трениках с отвисшими коленками пёр прямо на меня. Милиция поднажала, до меня им оставалась какая-то пара метров.
— Шо встал, вперёд! — просипел бомж, выставляя левую ногу. Из безразмерных кедов посыпались искры, запахло палёным.
Он крутанулся, дёрнул меня за шкирку — и потащил. Тело оторвалось от земли, повлеклось по воздуху, как надутый гелием шар.
— Ща мы им покажем, эх-мы! — сдавленно прохрипел бомж, приседая. Он катился над асфальтом в своих кедах, как лыжник с заснеженной горы. Из задников клубами шёл дым, с шипением вырывались струи огня. И мы неслись вперёд, по аллее, милиционеры свистели, прохожие останавливались, оглядываясь нам вслед, кричали, махали руками, но мы свернули за угол, пролетели ещё две улицы, сбив старушку, которая пыталась зацепить нас клюкой, и начали петлять по городу, уходя от погони.
В телевизоре пела давно забытая группа «Мираж». Мелькающий сполохами красного и жёлтого экран скупо освещал край дивана и стола, спинку стула. Остальная комната тонула в тенях и пыли. И в этой темноте шевелилась, вздыхая, тяжёлая туша тоски.
Болела голова. Во рту пересохло. Давно и безнадёжно хотелось пить, но Санёк боялся встать: тоска притаилась, поджидая, готовясь вонзить острые зубы в его ноги. Поэтому он продолжал смотреть в экран, где кривлялась певица, открывая и закрывая маленький ярко накрашенный рот.
Однако в какой-то момент жажда и нужда пересилили страх. Санёк нащупал провод от торшера, нажал выключатель. Тусклый жёлтый свет разлился над полом, вырвав у темноты крут паркета, тапочки и батарею пустых бутылок вдоль стены.
На кухне от забытой на полу горбушки во все стороны порскнули тараканы. Они торопливо бежали к плинтусу, заползали под шкаф и мойку. В пятнах жира и кетчупа на не убранных после ужина тарелках застряла муха.
Санёк хлебнул воды из фарфорового кувшина, постоял, держась за шкаф. Его качало: вчера они немного посидели, Санёк потом дрых до вечера, но всё равно ощущал слабость в членах и лёгкое головокружение.
Он открыл холодильник — новый, большой, неуместный посреди старой коммунальной кухни.
Холодильник был не его, но Санёк об этом даже не помнил. Он выгреб из пластикового контейнера горсть квашеной капусты, отправил в рот, пожевал вяло. Пряди соленья полетели на пол. Под холодильником шевелились усы.
Кто-то прошмыгнул на кухню. Санёк краем глаза уловил движение.
— Пошли вон! — взревел он, падая на стул возле телефона. Ему было плохо.
Жена брата сунулась в холодильник, что-то взяла там и поспешно вышла. Санёк мучился похмельем. Он со второго раза взял трубку, подпер голову кулаком и задумался, тыча пальцем в диск. Затем решился.
— Алло, Настя? Привет. Как ты, нормально? И я тоже нормально. Настя, давай встретимся сегодня. Что значит «не могу»? Идёте с мужем в кино? А я? Настя, ты же знаешь… Не понял… Ах так, да? Ну ладно. Ладно. Нет, не поговорим потом, не надо, я всё понял. Нет-нет, не надо. Всё, ладно. Пока, я сказал!
Бросил трубку — аппарат звякнул. Потом снова поднял, набрал другой номер.
— Виталий Иванович? Привет, дорогой, это Санёк. Да, сегодня свободен. Нет, завтра на работу не надо. Приходи, да. Не понял… Что значит «не можешь»? Виталий Иванович! Ну что же ты… а ещё друг называется… Ну ладно. Ладно. Я всё понял. Всё, считай, больше не друзья. Нет, не надо потом говорить, я всё понял. Всё, прощай, бывший друг!
С размаху опустил трубку на рычаг, встал, опираясь на тумбочку, шатаясь, добрался до сортира, потом, забыв выключить свет, ввалился в комнату и тяжело упал на диван. Его все предали, друзья бросили, он остался один, совсем один…
Телевизор мерцал, «Мираж» плакал и рыдал, заглушая тоску. Приподняв руку с пультом, Санёк прибавил громкости — так, чтобы в ушах не звенело, не нудело одиночество. Звуковые волны омыли тело, голова поплыла, Санёк расслабился, прикрыл глаза…
— Саша, сделай потише! — постучал в дверь брат.
— Да пошёл ты! — вякнул Санёк, но вяло, так, что его не услышали. Поворочался с боку на бок. Никто его не любит…
