— Можешь не сомневаться, я и чувствую себя мертвым, — ответил Смотритель.
Его голос, когда-то густой и звучный, теперь дрожал от истощения.
— По крайней мере, все к тому идет. Тебе не понять, насколько мне больно.
Кентавру удалось-таки повернуть голову, чтобы разглядеть магистра. Затем он удивленно наклонил голову, уставился на Джоджонаха и горько усмехнулся.
— Почему ты смеешься? — спросил его магистр.
— А, значит, у тебя есть сын? — спросил Смотритель.
Магистр Джоджонах оглянулся через плечо на брата Браумина, который беспомощно развел руками. Почему это странное создание в такое время и в таких условиях вдруг задает подобный вопрос — было недоступно пониманию их обоих.
— Нет, — просто ответил магистр Джоджонах. — У меня нет ни сына, ни дочери. Мое сердце отдано Богу, а не женщине.
Кентавр сдавленно рассмеялся.
— Сколько же ты потерял, — сказал он, подмигнув магистру.
— А почему ты спрашиваешь об этом? — удивился магистр Джоджонах. Что, если здесь — не просто случайное совпадение? — подумал он.
— Да ты напоминаешь мне одного человека, — ответил Смотритель, и по его тону чувствовалось, насколько ему дороги и приятны воспоминания о старом друге.
— Монаха? — уже настойчивее спросил Джоджонах.
— Безумного монаха, как он сам себя именовал, — ответил кентавр. — Не дурак выпить, но все равно хороший человек он был… или есть, если ему удалось выбраться из этого проклятого места.
— А как было его имя? — спросил магистр Джоджонах.
— Он был мне братом, — продолжал кентавр, разговаривая больше с собой, чем с окружающими. Складывалось ощущение, будто он находится где-то далеко. Может, он впал в забытье или бредил.
— Если не по крови, то братом по делам, — произнес Смотритель.
— Его имя? — громким голосом напомнил брат Браумин, подходя ближе и наклоняясь к самому лицу Смотрителя.
— Эвелин, — тихо ответил кентавр. — Эвелин Десбрис. Самый замечательный из всех людей.
— Его необходимо спасти во что бы то ни стало, — раздался голос сзади.
Все монахи обернулись и увидели брата Фрэнсиса, в руке которого ярко светился бриллиант.
— Тебе было поручено возглавить защиту лагеря, — сказал ему магистр Джоджонах.
— Я не подчиняюсь приказам магистра Джоджонаха, — послышался ответ, и тогда Джоджонах понял, что отец-настоятель Маркворт воспользовался телом Фрэнсиса и появился среди них.
— Мы должны вытащить его отсюда, — продолжал Маркворт, осматривая каменную глыбу.
— У вас не хватит сил поднять гору, — сухо сказал Смотритель. — Как и мне не хватило сил удержать ее, пока мои друзья выбегали отсюда.
— Твой друг Эвелин? — торопливо спросил Маркворт.
— Другие мои друзья, — ответил кентавр. — Не успел спросить их имен.
Он умолк и сморщился, поскольку, когда он поворачивался, чтобы взглянуть на собравшихся, скала немного подвинулась, причинив ему боль.
— Нет, вам ее не поднять, — простонал кентавр.
— Это мы еще посмотрим, — сказал отец-настоятель. — Почему ты до сих пор жив?
— Откуда я знаю!
— Остается только допустить, что ты — бессмертное существо, — с иронией и упреком продолжал Маркворт.
Он раздвинул собравшихся и опустился на корточки рядом с магистром Джоджонахом.
— Забавная мысль, — подхватил Смотритель. — Мне всегда говорили, что я малость упрямый. Может, просто я отказался умирать.
Маркворту такой ответ явно не понравился.
— Взять моего отца, так он умер, — продолжал кентавр. — И мама тоже умерла больше двадцати лет назад. Молнией ее ударило — вот такая странная смерть у нее приключилась! Выходит, я — вовсе не бессмертный.
— Возможно, в твое тело вселился бессмертный дух, — не унимался Маркворт.
— А разве не все духи бессмертные? — решился перебить его Джоджонах.
Колючий взгляд Маркворта положил конец разговорам на эту тему.
— Некоторые духи, — отчеканил он, глядя на Смотрителя, но адресуя слова Джоджонаху, — способны входить в тело и поддерживать его жизнь, хотя телу давным-давно надлежало бы быть мертвым.
— Дух во мне — мой собственный, правда, он не слишком твердо держится на ногах, — заявил кентавр, с трудом улыбаясь и подмигивая. — А вот хороший глоток «болотного вина», если у вас есть с собой, чуть-чуть уменьшил бы мою боль.
Лицо Маркворта ничуть не изменилось.
— Я взаправду не знаю, почему не умер, — уже серьезным голосом признался кентавр. — Наверное, я умер, когда глыба придавила мне ноги и потащила вниз. Честно скажу, у меня желудок больше недели все время стонал и просил меня умереть.
Отец-настоятель Маркворт едва слушал речь Смотрителя. Он достал другой камень, небольшой, но мощный гранат, который позволял распознавать малейшее проявление магии. С помощью этого камня Маркворт обследовал плененного кентавра и почти сразу нашел ответ.
— На тебе какая-то магия, — объявил он Смотрителю.
— Либо это, либо удача, — вставил магистр Джоджонах.
— Скорее неудача, — заметил кентавр.
— Магия, — вновь с уверенностью произнес отец-настоятель. — У тебя на правой руке.
Смотрителю стоило немалых усилий повернуть голову настолько, чтобы увидеть правое предплечье.
— Проклятый дракон и все его чертовы сестрички, — проворчал он, увидев кусок красной ткани, которой Элбрайн обвязал ему руку почти у самого плеча. — Элбрайн думал, что делает мне добро. Два месяца страданий, два месяца полной голодухи, а эта проклятая тряпка не дает мне помереть!
— Что это такое? — спросил магистр Джоджонах.
— Целебная ткань эльфов, — ответил Смотритель. — Эта чертова штука затягивает мои раны с той же скоростью, с какой эта чертова гора наносит их мне! Оказывается, даже без воды и пищи можно жить!
— Эльфов? — повторил брат Браумин, выразив общее недоумение всех присутствующих.
Смотрителя, в свою очередь, удивила реакция монахов.
— Вы, значит, не верите в эльфов? — спросил он. — И в кентавров — тоже? А как насчет поври или парочки великанов?
— Довольно, — прервал его Маркворт. — Нам вполне понятно твое недоумение. Просто нам не доводилось встречать эльфов, а до сего дня — и кентавров.
— Тогда мир стал более приятным местом, — сказал Смотритель и вновь подмигнул, но тут же поморщился от боли.
Маркворт поднялся и велел остальным отойти от кентавра.
— Будет непросто вытащить его оттуда, — сказал он, когда монахи отошли настолько, чтобы Смотритель не слышал их разговор.
— Я бы даже сказал, невозможно, — заметил брат Браумин.
