Семейная жизнь с Нюшей сложилась тихая и гладкая. В ней не было страстных порывов, того умопомрачительного падения в пропасть, без которого не может испытать полноценное счастье душа поэта. Появился у меня и лучший друг, с которым я обменивался воспоминаниями о человеческой жизни, говорил о любимых книгах о написавших их гениях. Им стал Лаврентий, в прошлом — потомственный дворянин и ученый университета Ломоносова. Я убеждал себя, что с ним интересно общаться, стараясь не вспоминать о лучших собеседниках. Если полуграмотные вампиры, умеющие читать и писать, иногда встречаются, то образованных вовек не сыщешь. Мудрецы не нужны дикому сообществу, ведомому звериными инстинктами.
Мне понравилось жить в чудесном краю. Волны волшебной энергии, исходящие из недр земли, придавали сил и поднимали настроение.
Но вскоре я начал испытывать необъяснимую тревогу. Она становилась сильнее с каждой ночью, я не мог от нее избавиться. Невидимая глазу тьма накрыла заповедник Дикие звери потеряли страх перед разумными существами. Я стал находить растерзанные останки лесных жителей. Я вымазывался их кровью, приносил их вещи в нору. Собратья не догадывались, что я не убивал разумных существ. Мне бы радоваться нежданному везению, но я был чужд стервятничьей радости.
Тогда я еще не знал, что в стае принято держаться от эльфов подальше. Атаман не хотел, чтобы из-за случайной жертвы нас стало преследовать их весьма многочисленное войско. Никто меня не предупредил об этом. Но никто и не знал, что я любил, взобравшись на горный отвес под стенами эльфийской крепости, подслушивать разговоры ее жителей. Крепость защищали волшебные кристаллы. Они излучали свет ярче солнечного, не позволяя нам преодолеть стену. Умерших жильцов крепости спускали с горы и оставляли зверям по обычаю возвращения дани природе.
Однажды я нашел у подножия горы двух мертвых эльфов, нетронутых зверями. Воздух вокруг них попахивал волшебством. (Само по себе волшебство не имеет запаха, но воздух после него становится свежее и чище, и дышать им трудно — он приносит мало кислорода в легкие).
Осторожно подойдя, я присел между ними. Один эльф был юношей пятнадцати лет. Второй был намного старше. Осмотрев и обнюхав их, я понял, что старший эльф убил юношу при помощи магии, и сам был казнен. Моя интуитивная тревога едва не переросла в панику. Если благочестивые эльфы начали убивать друг друга, что ждет нас, прирожденных убийц? Я улавливал кожей, волшебная земля содрогнулось от свершившегося преступления, и дрожь еще не улеглась. Тьма сгущалась.
Сидя возле остывающих тел, я подождал, пока выветрятся следы волшебства. Воздух быстро утратил неестественную свежесть.
Вспомнив случай с шушаком, я поцарапал одежду эльфов и оттащил их на поляну лунных колокольчиков — цветов, распускающихся только при свете луны и часто используемых для целебных заговоров.
Убийцу вынесли из крепости вместе с его оружием. Теперь оно считалось проклятым. Я «передал» его жертве колчан с осиновыми стрелами и лук, а ему оставил меч. Придав мертвецам позы павших в бою воинов, я прокусил их шеи и сплюнул. Кровь эльфов по вкусу напоминала человеческую, я не мог ее пить.
Все выглядело так, как я хотел: вместо женщин, напуганных соседством с вампирами, собирать распускающиеся по ночам цветы отправились лучшие воины. Я подстерег их в кустах, дождался ослабления бдительности и убил. Истоптав траву на «поле боя», я позвал стаю.
— Хе-хе-хе! Ой! Хо-хо-хо! Хе-хе! Хи! — гадкий скрежещущий хохоток терялся в листве старого дуба. — Отродясь я не видала этаких чудес. Не упырина, а сметана прогоркшая. Масло немасляное. Ох — хе-хе! Хо-хо.
Я прыгнул в развилку дерева и выпрямился, исследуя глазами листву.
— Тебе меня не словить, атаманово позорище, — хихикала отвратительная тварь размером с ястреба, удерживаясь на древесной коре когтями мохнатых желтых лап и меньших лапок на сгибе крыльев. Ее стрекот я слышал часто, но увидел ее так близко впервые. — То-то Демьянушка разутешится, егда прознает о твоих увертках. Ой-хо-хо! Уж я его повеселю.
Дразнившее меня существо в облике сочетало черты птицы и дракона. Оперение гибкого туловища было зеленовато-коричневым с черными пятнами. Маховые перья крыльев и окаймляющие перья длинного, непохожего на птичий, хвоста были темными, с зеленым и синим отливом. На затылке подрагивал зеленый хохолок. В широком, похожем на пасть, желтом клюве скрежетали мелкие острые зубы. Ярко — оранжевые глаза сверкали в темноте.
Я решил называть шпионившую за мной тварь адской птицей.
— Давненько я рябчиков не кушал, — подобравшись к ветке, на которой она раскачивалась, усмехнулся я. — А ты, несомненно, вкуснее рябчика.
Прыгнув вверх, я чуть не поймал птицу за хвост. С противным криком она взлетела, а я оказался на земле.
— На первый раз тебя прощаю, — вспорхнув на скалу, адская птица растопырила крылья и топнула ногами, одетыми в густые темно — зеленые «штаны». — Не покажу атаману твоего вранья. А впредь не балуй. Шениглу сердить себе дороже выйдет. Я птаха чародейная. Могу выручить, а могу и загубить.
Она громко вскрикнула и улетела в горы.
После той ночи мерзкая тварь еще внимательнее стала за мной следить. Иногда я слышал ее хохот в лесу, иногда замечал ползущий по дереву или мелькнувший в листве силуэт, иногда чуял ее запах.
Пытаясь выяснить, кто она и почему она меня преследует, я спускался в заброшенное подземелье и читал хранившееся там колдовские книги. Полуистлевшие страницы пестрели заклинаниями по превращению в животных и птиц, однако ведьма выбрала бы для маскировки обычную ворону, черную кошку или сову, а не намудрила бы столь нелепое создание.
Дневные просиживания в библиотеке не помогли разобраться в сущности загадочной преследовательницы. Они лишь породили предположения коллег по стае о том, что я владею магической силой. Вскоре догадки переросли в утверждение.
Я охотился в компании Лаврентия, Лейлы, Пятака и Осы. Несмолкаемый скрежет Шениглы спугивал дичь и отвлекал нас. Мы старались не обращать внимания на пернатую помеху, но вампирское терпение недолговечно. Бросив олений след, мы погнались за Шениглой, не помня себе от злости, и угодили в засаду на горной равнине.
Семеро огромных львов, вместо меха одетых в броню из широких заостренных чешуй, с рычанием смыкали кольцо. В колдовских книгах такие звери назывались мантикорами. Считалось, что они сильнее драконов, а их шкуру невозможно прокусить или рассечь заговоренным оружием. По крайней мере, не нашлось вампира, который сумел бы опровергнуть легенду. Мы ненавидели мантикор, но почтительно избегали встреч с ними. В равной степени они ненавидели нас, только не боялись, а с удовольствием на нас охотились или отнимали нашу добычу.
