Он взглянул на Пуйла, затем его голубые глаза обратились к Джаэль и долго смотрели на нее.
— Так себе корабль, — в конце концов пробормотал он, — но должен признать, что мы его заранее не заказывали.
Она была слишком напряжена и даже не пыталась придумать ответ. Он ей все равно не дал такой возможности. Быстро нагнулся и поцеловал ее в щеку, что по всем меркам было недопустимым поступком, и сказал:
— Блестяще сотканный узор, Первая после Даны. Вы оба. — И он подошел к Пуйлу и поцеловал его тоже.
— Не знал, — сухо заметил Пуйл, — что тебя так возбуждают подобные вещи.
И этот ответ, с благодарностью решила Джаэль, сойдет и за ее ответ тоже.
Теперь они все были на борту, и все молчали среди топота ног невидимых моряков, под разорванными, надутыми парусами, не способными удержать ветер, которого никто из них не ощущал.
Джаэль обернулась и увидела Амаргина, который медленно приближался к Артуру, прижимая Копье к груди. Нужно сделать еще одну вещь, поняла она.
— Добро пожаловать на корабль, — обратился мертвый маг к Воину. — Если только живым место на этом корабле.
— Если только можно считать меня живым, — спокойно ответил Артур.
Амаргин несколько мгновений смотрел на него, затем опустился на одно колено.
— Я владел в этом мире одной вещью, которая принадлежит вам, мой господин. Вы примете из моих рук королевское Копье?
Они вышли в открытое море, огибая полукруг бухты, и повернули под звездами на север.
Она услышала, как Артур ответил очень просто, низким голосом, несущим отпечаток столетий и многочисленных войн:
— Приму.
Амаргин поднял Копье. Артур взял его, и, когда он прикоснулся к нему, наконечник королевского Копья вспыхнул бело-голубым ослепительным огнем. И в это же мгновение зашла луна.
Джиневра резко обернулась, словно что-то услышала. Она молча смотрела назад, на полоску берега, на лес позади нее. Затем прошептала:
— О, любимый мой. О, мой любимый.
Когда Флидис наконец добрался до Священной рощи, битва уже давно началась. Он прибыл последним. Все способные передвигаться духи леса уже были здесь, кольцом окружили поляну, наблюдали, а те, кто не мог двигаться, тоже присутствовали: они послали сюда свое сознание и смотрели глазами собравшихся.
Когда он приблизился, перед ним расступились, некоторые с большей готовностью, некоторые с меньшей, и он это отметил. Но все же он был сыном Кернана. Они дали ему пройти вперед.
И, пробравшись сквозь эту призрачную компанию, он очутился на самом краю поляны и увидел на ней Ланселота, отчаянно сражающегося за свою жизнь и за жизнь Дариена.
Флидис прожил долго, но видел Старейшего всего один раз, в ту ночь, когда собрался весь Пендаран, как сейчас, чтобы посмотреть, как Курдадх выйдет из треснувшей земли, чтобы убить Амаргина из Бреннина, посмевшего провести ночь на поляне. Тогда Флидис был молод, но он всегда был мудрым и наблюдательным, и он ясно помнил: демон, вооруженный своим мощным молотом, стремился подавить сознание наглого пришельца, который был всего лишь простым смертным и не мог выстоять. И все же, как помнил Флидис, Амаргин выстоял. С железной волей и мужеством, которые оставались непревзойденными все минувшие с тех времен годы на памяти младшего сына Кернана, он сражался со Старейшим и победил.
Но только благодаря оказанной ему помощи.
Флидис никогда не забывал потрясение, которое испытал (как тогда, когда ощутил вкус запретного вина в облачном дворце Махи, или мельком увидел в первый и последний раз обнаженную Кинуин, выходящую из ее озера в роще Фалинн), внезапно осознав, что в битву вмешивается Морнир. В конце, когда Амаргин прогнал Курдадха, в серый предрассветный час, Бог — позже он утверждал своим устрашающе громовым голосом, что его заставила сделать это победа Амаргина, — явился перед смертным и раскрыл ему тайны Небесной премудрости.
После этого Морниру пришлось разбираться с Даной, что вызвало хаос в отношениях Богинь и Богов, который, думал Флидис, снова оказавшись на поляне тысячу лет спустя, не имел никакого отношения к происходящему теперь и одновременно имел к этому прямое отношение. Но миниатюрному андаину открылись две истины, пока он наблюдал за фигурами, сражающимися под звездами.
Первая заключалась в том, что по какой-то неизвестной причине — а Флидис пока ничего не знал о пребывании Ланселота среди мертвецов Кадер Седата — демон в этой схватке использует свой молот и свою наводящую ужас физическую мощь одновременно с воздействием на разум противника. Вторая — что Ланселот сражается один, вооруженный лишь мечом и мастерством, без какой-либо помощи посторонних сил.
А это значило, понял андаин, что он не может победить, несмотря на то, кем он был сейчас и всегда: не знающим себе равных среди смертных во всех мирах Ткача.
Флидис вспомнил с кристальной ясностью, как он был Талиесеном в Камелоте и там впервые увидел этого человека в бою. Он почувствовал, что у него перехватило дыхание, и сердце сжалось в его широкой груди при виде того, как зря пропадает это ослепительное, безнадежное мужество. Он удивился сам себе: андаинам не полагалось принимать близко к сердцу то, что происходит со смертными, даже с этим смертным, и, кроме того, он сам был хранителем леса, а этот человек осквернил Священную рощу. Ему следовало так же ясно помнить свой долг и свои обязанности, как ясен был круг неба над поляной.
Вероятно, так бы и было еще днем раньше и с любым другим человеком. Но не теперь и не с Ланселотом. Флидис смотрел острым взглядом при свете звезд и испытывал горе при виде этого зрелища, предавая доверие леса.
Курдадх постоянно менял форму, его аморфный, текучий физический облик находил все новые, смертельно опасные обличья. На глазах у Флидиса он вырастил лишнюю конечность с каменным мечом на конце, созданным из собственного тела. Он наступал на Ланселота, теснил его этим мечом к восточному краю поляны, а затем без всяких усилий, с первозданной мощью обрушил свой могучий молот все сметающим ударом.
Но человек отчаянным усилием ускользнул от него. Ланселот бросился вниз и в сторону, перекатился и нырнул под опускающийся молот и одновременно перепрыгнул через рассекающий воздух меч, а затем, едва приземлившись, он каким-то образом уже стоял на коленях и ударил наотмашь собственным мечом. Он начисто отрубил новую руку Курдадха у самого плеча. Каменный меч бессильно упал на траву.
У Флидиса дух захватило от изумления и восхищения. Затем, пережив мгновение безудержной, иррациональной надежды, он снова выдохнул, испустив долгий, печальный вздох. Потому что демон лишь рассмеялся: целый и невредимый, он вырастил еще одну руку из своего синевато-серого торса. Еще одну руку с еще одним мечом, точно таким же, как и первый.
