У Флидиса дух захватило от изумления и восхищения. Затем, пережив мгновение безудержной, иррациональной надежды, он снова выдохнул, испустив долгий, печальный вздох. Потому что демон лишь рассмеялся: целый и невредимый, он вырастил еще одну руку из своего синевато-серого торса. Еще одну руку с еще одним мечом, точно таким же, как и первый.
И снова атаковал, не зная отдыха, не снижая темпа. Снова Ланселот увернулся от выкованного в недрах земли молота, снова отбил выпад каменного меча, и на этот раз движением настолько быстрым, что глаз не успевал за ним уследить, сам нанес колющий удар снизу вверх в темную, покрытую личинками голову демона земли.
Это должно причинить ему боль, подумал Флидис, продолжая поражаться тому, насколько сильно его это волнует. И он, по-видимому, был прав, так как Курдадх в нерешительности замер, глухо ворча, потом его контуры снова заколебались и начали меняться: на этот раз он превратился в живое создание из безликого камня, неуязвимое, недоступное для клинка, где бы этот клинок ни выковали. И это создание начало преследовать человека на маленьком пространстве поляны, чтобы отрезать ему путь к отступлению и покончить с ним сокрушительным ударом.
Тут Флидис осознал, что был прав с самого начала.
Всякий раз, когда Ланселот наносил рану, любую рану противнику, демон мог моментально залечить ее на себе, по-прежнему заставляя утомленного человека уходить от преследования. Даже несмотря на искалеченную ногу, видел Флидис, которую демону ритуально изуродовали тысячу лет назад в знак того, что он отныне назначен хранителем этого места, Курдадх оставался подвижным и смертельно опасным. Поляна же была небольшой, и деревья в роще вокруг, и духи, следящие оттуда, не позволили бы человеку ускользнуть, пусть даже на мгновение, с этого священного места, которое он осквернил. И где должен был умереть.
Он сам и кое-кто еще. Оторвав взгляд от яростного, кровавого боя, Флидис взглянул вправо. Мальчик со смертельно бледным лицом внимательно наблюдал за схваткой. Глядя на сына Ракота, Флидис ощутил ту же инстинктивную отстраненность, которая посетила его на берегу у Анор, и у него хватило честности назвать это чувство страхом. Потом он вспомнил, кто его мать, и снова взглянул на Ланселота, молча сражающегося в темноте за жизнь ребенка, и, поборов в себе сомнения, зашагал по траве к краю поляны, к Дариену.
— Я — Флидис, — сказал он, тем самым нарушив свое собственное самое старое правило. Но что такое правила, думал он, в такую ночь, как эта, в разговоре с таким существом, как этот ребенок?
Дариен отступил на пару шагов в сторону, уходя от более тесной близости. Его глаза не отрывались от двух сражающихся перед ними фигур.
— Я друг твоей матери, — сказал Флидис, с трудом подыскивая нужные слова, что было на него так не похоже. — Прошу тебя верить, что я не желаю тебе зла.
Мальчик впервые повернулся к нему.
— Это не имеет значения, — ответил он почти шепотом. — Ты ведь не можешь ничего изменить, правда? Теперь у меня не будет выбора.
Флидиса охватил холод, он впервые ясно увидел мальчика, и в этот момент внезапно осознал, как молод Дариен, и как прекрасен, и — благодаря своему умению видеть в темноте — какие у него голубые глаза. Но он не мог, как бы ни старался, забыть о том, как они вспыхнули красным на берегу и пламя охватило дерево.
На поляне вдруг раздался грохот, и Флидис быстро прижался спиной к стволу дерева. Всего в шести футах от них Ланселот отступал в их сторону, а на него с грохотом камнепада наседал демон, похожий на скалу.
Когда Ланселот оказался совсем близко, Флидис увидел, что все его тело покрыто сетью ран и багровых синяков. Кровь обильно текла из его левого плеча и правого бока. Одежда на нем висела рваными, окровавленными лентами, а густые черные волосы прилипли к голове. Струйки пота непрерывно текли по лицу. Каждые несколько секунд ему приходилось поднимать свободную руку, несмотря на рану, чтобы смахнуть пот, мешающий видеть.
Насколько он вообще еще был способен видеть. Потому что он был всего лишь смертным и ему никто не помогал, и даже половинка луны давно ушла на запад и скрылась за высокими деревьями, обрамляющими поляну. Только пригоршня звезд смотрела вниз с высоты на этот доблестный подвиг измученной, сияющей души Ланселота Озерного — самый одинокий, прекрасный, невероятный подвиг из вытканных на Гобелене во все времена.
Связанный своим долгом перед лесом и силами этого места, Флидис беспомощно смотрел, как эти двое сошлись еще ближе. Он увидел, как Ланселот, побеждая боль и усталость, гибким и точным движением упал на одно колено вне досягаемости надвигающегося демона, сделал выпад мечом вперед и вниз, целясь в ногу, единственную часть тела зеленовато-серой скалы, уязвимую для режущего клинка.
Но демон рощи, несмотря на свое гротескное, кишащее червями обличье, ловко увернулся от этого удара. С ужасающей быстротой он отрастил новую руку с мечом и, не успело еще оружие затвердеть, нанес яростный удар сверху вниз по припавшему к земле человеку. Тот перекатился резким рывком и подставил свой сверкающий клинок навстречу мощному удару каменного меча Курдадха.
Клинки встретились с треском, от которого затряслась поляна. Флидис сжал кулаки, сердце его стучало, как молот, но он увидел, что даже против этого, против всей свирепой мощи руки демона Ланселот устоял. Его клинок не сломался, и мышцы руки не подвели. Мечи встретились, и каменный меч разлетелся на куски, а Ланселот снова перекатился прочь от края поляны и вскочил на ноги, конвульсивно хватая ртом воздух.
И тут Флидис заметил еще одну рану. Зазубренный кусок сломанного меча демона еще раз ранил Ланселота. Сорочка его была разорвана на полоски, которые стесняли его движения, и Ланселот сорвал ее с себя и стоял посреди поляны, обнаженный по пояс, а темная кровь текла из раны выше сердца. Он балансировал на цыпочках, не отрывая пристального взгляда от противника, меч его снова был наготове. Он ждал нового нападения Курдадха.
И Курдадх атаковал с первобытной, безжалостной, не знающей усталости силой. Еще раз поменял форму, отказавшись от неуклюжего, хоть и неуязвимого обличья скалы, снова сделал себе голову — почти человеческую, хоть всего с одним чудовищным глазом посреди лица, из которого, словно слезы, падали черные личинки и жуки. И еще раз откуда-то из своих недр он вырастил устрашающий, колоссальный молот. Ухватив его рукой, настолько мускулистой, что в объеме она не уступала грудной клетке Ланселота, демон ринулся вперед, покрыв пространство поляны одним огромным шагом, и с грохотом лавины обрушил молот на поджидающего его человека.
