— Иди ко мне, моя невозможная мечта. — тихо проговорил волшебник и протянул к ней руку, и погрузился в бесконечность и краткость ночи, напоенной лаской, страстью и неистовством — всем, кроме лишь одной любви.
* * *
Однако, едет Еруслан среди полей, среди лесов, минует тёмные овраги, переплывает быстрые потоки вод, лишь сторонится гор. И понемногу сомнение его одолевает: а точно ли идёт он в этот раз, не сбился ли опять с пути? И то сказать, что нет советчика у витязя с собою. Был мелкий серенький клубок — довёл до мостика и в речку закатился. Был сон скитальцу — указала путь волшебница чужих земель. Но мир велик, а у света четыре стороны — куда же путь ведёт? И вот забрался путник в такое дикое местечко!
Вот ехал-ехал, думу думал-думал, а как очнулся, смотрит: вот незадача! Кругом, насколько хватит взгляда, лежит сухая серая равнина, а со всех краёв её охватывает цепь высоких гор. Ни входа и ни выхода — как он туда попал?
На небе солнца не видать — где север, а где юг? Лишь тучи серые висят над самой головою — висеть висят, а влаги не дают! Шуршит под копытом у коня седой лохматый мох, да камни сплошь покрыты лишайником сухим. Всё мёртво, пусто и тоскливо, и лишь далёко стоит высокий крутой холм с кустарником, растущим наверху.
Досадно витязю, да делать нечего — поехал он в обход холма, искать прохода из ловушки. И так уж сбился он с дороги и потерял Радмилы след, а тут опять придётся блуждать среди горных кряжей — куда его дорога уведёт?!
Приблизился к холму и изумился: не холм то вовсе, а большая голова. Нет, не большая, а огромная!
Вот объезжает Еруслан кругом такое чудо, копьём тревожит длинные усы, щекочет древком в нос. Какой же богатырь обрёл тут смерть?! И каков же враг его величиною был, коль в землю вколотил такого великана!
«Нет, явно не по мне такой соперник, мне век не совладать с таким чудовищным врагом! Моё счастье, что до меня нашёлся некто, кто был способен победить такую силу и обуздать такую мощь.»
И он уж повернуть хотел и обойти диковинное диво стороною, как вдруг раздался долгий вздох, которым понесло, как ураганом, коня и всадника его.
Поднялись веки, тяжёлые и морщинистые, как старая дубовая кора, и глянули два огромных, в прожилках узловатых, налитых тёмной кровью, мутных глаза. Шевельнулись ноздри, из которых волосы торчали, как вязки хвороста, и раздался голос, подобный камнепаду:
— Кто потревожил тяжкий мой покой? Кто разбудил меня от векового сна?
А Еруслану нечего сказать — вот он, весь на виду, и спрашивать не надо. Хотел ведь пройти сторонкой, да не удержался — полез тут со своим копьём! И он учтиво говорит:
— Не беспокойся, голова. Я еду по своим делам. Сейчас вот обойду тебя сторонкой, и снова сон твой будет тих и мирен.
— Нет, не пройдёшь. — сурово возразила голова. — За твою наглость тебе придётся поплатиться жизнью. Я сотню лет спокойно спал и видел сны о юности своей, когда горы были мне, как бугорки земли, а пропасти — как ямки на дороге. Явился ты, порушил сон, теперь плати — таков закон.
— Чего же требуешь ты, голова?
— Сразись со мной, попробуй дерзким своим оружием убить меня.
— Я не хочу.
— Тогда прощайся с миром!
И тут же голова потянула в себя воздух — коня и всадника, как вихрем подхватило и понесло ко рту. А там! Там полный рот чёрных, как смола, зубов, и каждый зуб, как мельничный жернов!
Беда пришла! Как быть — нет у Еруслана Лазаревича меча! Нечем ему голову седую порубить, нечем великана погубить!
Тут он со всей силы изловчился и на скаку метнул в глаз великану булаву. Взревела голова, откинувшись назад, открыла тайну, что хранила под седыми волосами — не было у головы ни шеи, и ни туловища!
Озлилась великанья голова, собрала губы в дудку и так поддала, что богатыря снесло обратно на две версты, а может быть, на полторы — мы не считали.
— Ну ладно, дуй, вояка! — раззадорясь, крикнул Еруслан. — Тебе не повернуться ни направо, ни налево — ведь шеи нет у тебя!
И он под яростные вопли утратившей рассудок головы помчался вкруг, как ранее и собирался — обошёл смердящую струю. Вот сбоку заскочил, копьё железное он в стремя упирает и со всей мочи лошадиной на великана налетает. Как врезал по башке! Как остриём упёрся в край широкий шлема, как навалился, привстав на стременах, так и стронул с места целый холм, поросший за древностию лет по шишаку еловым лесом.
Тут заскрипела голова, задрожала, наклонилась и вдруг, как камень, покатилась!
Как глянул Еруслан в то место, где когда-то была у головы шея, и удивился: дыра большая там сквозит! Пустая оказалась голова — за многие года сожрали черви болтуна!
А он в запале боевом — несётся, чтобы расправиться с врагом! Лишь подскочил, копьё занёс, хотел ударить в глаз… и опустил.
Издыхает голова, тощает, съёживается, как пустая оболочка. От шлема отлипают виски и оставляют волосы седые на пропотевшем за года металле. И сам металл сминается, ломается, как кожа пересохшая. Ужасная картина!
Смотрит Еруслан и печальную слезу роняет: как долог век был великана, и всё же наступил конец. А человеческая жизнь длиною в двадцать-сорок раз короче! И сколь ни суетись, сколько ни мечись по свету — конец один: тлен, смерть, бессилие и гниль!
А голова меж тем свой мутный глаз приоткрывает, и сморщенные губы размыкает:
— Спасибо, Еруслан, тебе. Спасибо, что прервал мой страшный сон, который много лет мне был заменой жизни. За то открою тебе тайну, которой стражем три века я служил. Я здесь не зря поставлен средь пустого поля — ни мёртвый, ни живой. Под этой головой хранится дивный меч — волшебный — который лишь один способен чернокнижника убить. Лишь этим волшебным оружием, откованным у древнего народа, покинувшего лик земли, меня и можно было обезглавить. И стал я сторожем над тем клинком, который разделил мою главу и моё тело. Лишившись крови, стал я тянуть живые соки из земли, поскольку из земли когда-то поднялись мои братья и весь мой народ. За много лет я истощил здесь всё живое, и сам стал чахнуть, и землю отравлять собой. Так вот, возьми на месте, где моя стояла голова, тот меч, которого боится враг мой. Пойди и уничтожь. И меч навеки твой — твой и твоих потомков.
— Мне жаль. — печально отвечал отважный витязь. — Но у меня другой путь и другая цель. Когда-нибудь, клянусь, я отомщу за смерть твою. И кто же враг твой?
— Черномор. — тускнея глазами и едва ворочая иссохшим языком, прошептала голова. — Этот мерзкий заклинатель, похититель жалкий девушек и жён.
— Что?! — вскричал поспешно Еруслан, бросаясь к голове и требуя ответа: где обитает Черномор, какою он владеет силой, в какую сторону идти?
