— Братва! Смотрите, какая шикарная добыча! — весело кричал пират, поднимаясь из кают-компании.
На палубу вывели… Аннабель Ли.
— Ты здесь! — ужаснулся я.
Она, опустив голову, молчала. Из каюткомпании вышел, к моему удивлению, и Черный Джим.
— Ну, это наш, — с уважением говорили пираты. Увидев меня, Джим вежливо поклонился:
— Милорд, это я виноват. В дыму и грохоте доставил ее сюда и спрятал в каюте. Очень уж хотелось миледи посмотреть сражение. Я же не знал, что вы такие недотепы. Попали в такую простенькую ловушку. Эх вы, растяпы! Нет, Вольный Рыцарь лучше. Да вот и он.
В бухту медленно и торжественно вплывал старпомовский корабль. Изменился он неузнаваемо. Вместо черных парусов — белые, палуба, мачты и корпус — голубого цвета. Фрегат-красавец! Под стать ему на капитанском мостике и сам старпом во всем своем блеске: белые перчатки, аксельбанты, ордена. Пришел его звездный час! Его неукротимая энергия играла, веселилась, искала выход в шутовстве и клоунаде.
— Милые мои! — Старпом протянул к нам руки с издевательски приветливой улыбкой. И каких только улыбочек тут не было: и растроганно-учтивые, и умильно-жалостливые, и — Боже мой! — этот негодяй даже прослезился. — Как я истосковался! Наконец-то вы посетили меня. Какое счастье. Ба! И прекрасная дама здесь? Вот неожиданность. Вот приятный сюрприз. Ну идите же ко мне, милые поросята. Идите.
Разбойники ржали. Шуточки своего вожака они обожали и сами в этом старались не отставать. Нас они развязали, с усмешечками, с неуклюжей и слащавой вежливостью перевезли на свой фрегат и усадили на стульях под тенью повисших парусов. Ветер улегся, в бухте стояла знойная тишина.
— Жарко. — Боцман рукавом вытер на лице пот.
— Будет еще жарче, — храбрясь, сказал я. — Радушие этого негодяя не сулит ничего хорошего.
Гостеприимство Вольного Рыцаря не знало границ. Перед нами поставили стол, расстелили ослепительно белую скатерть и принесли хрустальные бокалы с прохладительными напитками.
— Пива боцману! Пива! — воскликнул старпом. — Милые мои. И как это вы надумали посетить меня? Тронут. До слез тронут.
Расхаживая перед нами и потирая руки, старпом расточал свои зловещие шуточки и рассыпал учтивости, от которых мороз пробегал по спине. Но простодушный Джим старпомовские выкрутасы принял за чистую монету.
— Видите, какой Вольный Рыцарь, — подмигнул он нам. — Крут, но милостив. Все прощает.
— Верно, Джим! Верно! — рассмеялся старпом и распорядился принести нам обед. Меня он, однако, пригласил к себе в каюту.
Я увидел знакомый письменный стол, книжную полку, кровать. Дыра под ней была уже тщательно заделана, новые доски покрашены. Оружие на стене вычищено до блеска, на корешках книг ни пылинки. Каюта аккуратного, интеллигентного, философствующего… разбойника.
— Присаживайся, — неожиданно усталым голосом сказал старпом.
Я сел на единственный в каюте стул, старпом на кровать. Наигранной издевательской учтивости как не бывало. Передо мной совсем другой человек.
— Измаялся я, художник. Понимаешь? Ночами не сплю и все думаю, думаю. Помоги мне. Ты же не от мира сего, есть в тебе, как сказал бы капитан, что-то метафизическое. Об этом говорят, просто кричат твои картины. А тут еще мистический эпизодик, когда ты искромсал полкоманды. Как это тебе удалось? А? Может быть, почувствовал некий толчок иного мира? Не помнишь? Вот я и боюсь, что ты все понемногу забываешь. Угасает в тебе Сатана, вырождается в обыкновенного человека. И на кой черт ты мне тогда нужен? Скучно, одиноко мне будет без Сатаны, — усмехнулся старпом и, посерьезнев, продолжал: — Сейчас я чувствую себя на каком-то подъеме, на вершине горы, как сизифов камень… Извини, ты не понимаешь, о каком камне говорю.
— Нет, я все понимаю. Читал твои дневники.
— Читал? Вот и прекрасно. — Старпом с облегчением улыбнулся. — Так мы быстрее столкуемся.
И что-то дрогнуло в моей душе, отлегло от сердца. Сумел-таки этот мученик идеи-страсти расположить к себе, почти растрогать. Я поведал о своих сомнениях, какие возникали при чтении дневников, о смутных воспоминаниях и… о моей исчезнувшей картине.
— Вот как! — От изумления и радости старпом вскочил. — Даже исчезла! Ты сотворил не картину, а действительность? Грандиозно! Это надо записать и осмыслить.
Старпом сел на кровать, положил на стол чистую тетрадь и начал писать с сияющим, почти вдохновенным лицом. «Что бы ты запел, если бы узнал о моей мистической картине «Пепел»?» — подумал я.
— Грандиозно, — то и дело шептал старпом. — Сизифов камень на вершине… Я у цели.
Оторвавшись от тетради, старпом ткнул пальцем вверх, словно над нами не потолок каюты, а звездное небо.
— К чему этот вечный огненный поток? Что это? Чья-то дурацкая и злая выдумка? — задумчиво проговорил старпом. — Нет, тут тайна. Быть может, великая цель и великий смысл. Ты художник, вот ты и подумай: что вечно сияет над нами? Что это? Бред и бессмысленная мазня сумасшедшего живописца или гениальная композиция? Иди, художник, вспоминай и думай.
Я встал и направился к двери. И вдруг…
— Стой! Вернись! Осенило! Старпом встал и посмотрел на меня с каким-то завороженным видом, с почтительным страхом.
— Грандиозно! — шептал он. — Мистический эпизодик на палубе корабля — просто шуточка, отголосок, угасающее эхо былого могущества. А раньше… Помнишь мертвую Вселенную?
— Ну помню.
— Это же твоих рук дело.
— Не может быть! — воскликнул я, а сердце так и защемило: а почему, собственно, не может быть?
— Да, это ты сотворил ту жуткую действительность, как сотворил картину «На абордаж!». Сотворил в сладком беспамятстве, в азарте вдохновения, как это частенько случается с подлинными художниками. Бред, скажешь? А ты вспомни. Иди и подумай.
Я выбрался на палубу, пошатываясь. В голове кружилось. А тут еще нещадно палящее солнце, духота. Ко мне подошел Черный Джим с бокалом пенящегося прохладительного напитка:
— Освежитесь, милорд. Трудный разговор?
— Трудный, Джим. Очень трудный. — Я попытался улыбнуться и собраться с силами.
За столом сидели мои друзья. Боцман попыхивал трубкой, с виду невозмутимый и спокойный. Аннабель Ли и капитан вышли из шокового состояния и смотрели на меня с тревогой и надеждой. «Ну что? Как он там?» — спрашивали их глаза.
— Не знаю. Все зависит от меня. Вспомнить над что-то очень важное.
— Все уладится, леди и джентльмены, — пыталс развеселить нас Черный Джим, но чувствовал он себ похоже, не совсем спокойно. Да и выглядел как-то неважно. — Сейчас вы пообедаете, отдохнете. Да и мне надо покушать. Видите, как я исхудал? — пошут) Джим.
