– Это очаг, – пояснял Годинович, отирая глину с рук.
– Как же ты собираешься его жечь, когда он уже вровень с твоим ростом? – недоумевал Ольг.
– Так его тут и не будет, – невозмутимо объяснял Волькша: – В нижней клети – стайка и амбар, а горница – она на втором прясле. Там очагу самое место, а это ее нога. Не на брусья же его класть. Такой тяжести ни один настил не выдержит.
– До чего же ты мудрен, братка, – качал Олькша рыжей башкой: – Дом как гриб, очаг на ножке. Не иначе тебя в младенчестве мамка не доглядела: объелся бузины, вот у тебя все и не как у людей. Где, в каком краю ты такие дома видывал?
– Человеку на то и разум даден, чтобы новости небывалые придумывать. Это только бобер завсегда хатку одинаково кладет. Так ведь он – зверь лесной, неразумный.
– Ано как развалится твоя домина? Или из очага на настил прясла уголь выпадет и все запалит? Не спроста наши предки на земляных полах жили, а избы рубили приземистые. По уму это. И теплее, и безопаснее. А у тебя заумь одна. Ты бы еще свой дом на деревьях поставил…
На этих словах Олькша осекся. Они с Волькшей долго смотрели друг другу в глаза, но никто из них не выдал взглядом сокровенного…
Через седмицу дом гриб был подведен под крышу. Два окна в три венца высотой смотрели из него на юг, и одно в два венца на восток. Крышные стропила ставили на варяжский лад высокой кичкой. Вот только с кровлей вышла незадача.
Подведя «ножку» очага под перекрестные балки, Варглоб сложил в верхней клети печь по образу, виденных в Окселёзюнде, только без мехов. Удалась она на славу, а вот как отводить из горницы дым, Годинович никак не мог придумать. Замыслил он сделать дымоход так, как его сооружала олонь, дабы в доме не было угара. Но видать местная глина была нехороша. При обжиге она все время трескалась. Любой на месте Волькши махнул бы рукой и топил печь по-черному, но и тут Волькша сумел доказать, что он не бобер.
В доме уже положили настил верхнего прясла, возвели лестницу из нижней клети в светелку. Уже надо было заканчивать крышу, а Волкан все ломал голову над дымоходом. И вот однажды ему на глаза попалась корзина из-под глины. Ее забыли вовремя отмыть и тонкий слой глины, покрывавший прутья, засох. Годинович взял корзину в руки. Она была намного легче, чем был бы глиняный чан такого размера, его стенки не пропускали воду. А раз не проходит вода, не пройдет и дым! Оставалось только сплести корзину нужной длины и ширины, обмазать изнутри и снаружи и дымоход готов!
Это затея рассмешила Бирку до грудных коликов: мало того, что полоумный венед соорудил дом-гриб, мало того, что он сложил в нем печь на ноге, он еще приладил к этой печи бездонную корзину обмазанную глиной! Если бы не боевая Слава Каменного Кулака, Волькше хохотали бы в прямо глаза.
Однако, когда Варглоб развел в жерле печи огонь, даже у самых смешливых отбило охоту зубоскалить: весь дым послушно улетал по дымоходу, не оставляя в светелке ни дыминки…
К середине Липеца в доме оставалось только навесить ставни, поставить стол и полати. За время строительства Волькша измотался до черных синяков под глазами. Он не мылся уже больше трех месяцев. Его кожа задубела на солнце и стала в цвет старого глиняного горшка. Все эти дни они с Эрной жили под навесом из старого паруса, который Волькша купил у Хрольфа. Там же обитала и вся плотницкая артель. Спали, не раздеваясь, на земле, ели еду сготовленную на костре.
Однако ругийке такая жизнь пошла только на пользу. Ее щеки впали, но от этого она только похорошела. Она все чаще улыбалась и почти перестала называть Волькшу господином. А уж как она наловчилась готовить все в одном котле, так и вовсе уму не постижимо. Виксбергские умельцы не скупились на солоноватые похвалы и стряпне, и стряпухе. Они говорили, что за такую еду готовы работать бесплатно до конца своих дней.
Впрочем, когда отстучали топоры, обещанное серебро они все же забрали, пожурив Варглоба за то, что тот не вычел с них переведенные харчи. Как же подивился Волькша, уже составивший о свеях не самое лестное мнение, когда плотники вернули ему часть серебра, сказав, что чужого им не надо, и по совести они должны заплатить Варгу за то, что им скормил.
– К тому же, – добавили они: – Мы набрались у тебя, венед, столько разных шкодных премудростей по части рубки теремов, что впредь будем работать быстрее и затейливее.
Невдомек было Виксберским умельцам, что ничего подобного не бывало прежде и на берегах Волхова. Просто Волькша хотел распорядиться бревнами от бесхозных амбаров как можно рачительнее, раз уж ему было невмоготу рыскать по округе в поисках достаточного числа подходящих сухих стволов.
Сын Годины Ладонинца вошел в такой хозяйственный раж, что никак не мог остановиться. Узрев, что не все бревна пошли в дело, он попросил Виксбергцев поставить ему еще и баньку на самом берегу озера. Те не поняли, о чем он их просит, но сделали в точности так, как он им объяснил.
Когда Волькша распрощался с умельцами, помогавшими ему ставить дом, в далекой Ладони вот-вот должен был начаться сенокос. А по Мэларену уже скользили лодки, похожие на плавучие стога с веслами. Волкану взгрустнулось, ведь надвигался его первый день рождение, который он встречал вдали от дома, от матери с отцом, от родимой быстротечной Ладожки. Грядущим Серпнем ему должно было исполниться полных семнадцать лет.
Новый дом Волкана пах свежеструганным лесом, высыхающей глиной, дерном, укрывавшем крышу, и совершенно не пах жильем. Несколько мис, прокопченный на костре котел, лоскуты парусины вместо занавесей на окнах, вот и вся утварь. В нижней клети еще сиротливее: только короб с Ладонинской землей да несколько корзин с купленными припасами.
– Нечего, обживемся! – устало улыбнулся Эрне Волькша.
– Конечно, … Варглоб, – согласилась ругийка, бросив на него быстрый взгляд. С тех пор, как на удивительном доме ее господина появилась крыша, она все чаще возводила на него свои васильковые глаза, и Волькша видел в них невысказанный вопрос.
Он и сам не раз задавал себе его: кем ему приходится Эрна? Еще в Хохендорфе он сказал ей, что не считает ее своей невольницей. Тогда кто же она ему? Волькша трепетал перед этим словом, он старался не произносить его даже в своей голове, но по всему выходило, что рыжеволосая ругийка была его женой.
Венед вспоминал красивые обряды, что совершала над молодоженами Лада-волхова, душевные слова и красные ленты, которыми она связывала жениха и невесту, шумные свадебные застолья, на которых гуляла вся Ладонь.
А что же они с Эрной? Сошлись, что ли, тихой сапой, точно бобыль с вдовицей? Получалось, что так, раз уж в ночь после победы варягов над Хохендорфом они… соединялись в супружеской неге. С тех пор, правда, Волькша ни разу не прикасался к Эрне, но это ничего не меняло.
