И что это вообще за штука? Поисковые заклинания не так выглядят…
Паники не было, да и страх казался каким-то отстраненным, искусственным, далеким, как солнце. Опасным, угрожающим, но недостижимым. А вот ноющая боль, скручивающая мышцы – вбрасывала в реальность, не давая провалиться в опасное равнодушие.
Почему-то из мешанины воспоминаний и предположений, путаным клубком вертящихся в голове, вынырнула фраза из старой песни, услышанной когда-то по радио. Я помню…
Это что, да это стук по крыше,
Это то, что никому не слышно,
Это голос высокой травы,
С той стороны.
Точно! С той стороны! Где бы она не находилась… Раз отзывается отпечаток силы, оставленный на мне давешним суккубом. Я посмотрела на свои руки. Морозный узор шрамов налился краснотой, казалось, вот-вот истончившаяся кожа прорвется и хлынет кровь.
И по крыше, то есть по потолку стучит… сыпется штукатурка, оседая белым пыльным саваном на постельное белье, чернота все резче и сильнее закручивается, затягивая взгляд.
За спиной суетится Марина, пытаясь пролезть под рукой:
– Что там? Что происходит? Мне плохо и страшно, пусти… я посмотрю! – в неожиданно мелодичном голосе послышался иррациональный ужас.
Если страшно, зачем лезть?
– С-стоять, – просипела я, облизывая пересохшие губы. И попятилась, понимая, что узор на потолке начал обретать объем. Шаг, другой, и ноги перестают слушаться, замирая каменными неподъемными столбами.
Почему не могу сделать еще шаг, просто уйти, сбежать, пока удавка черной мохнатой веревкой не затянулась на шее?
Нет?
Не пускает!
Я еще раз дернулась назад, пережив мгновенный приступ ослепляющей паники. И взгляда не отвести. Раскинула руки и вернулась в дверной проем. Ну ладно, ладно…
Глубоко вздохнув, нашла в груди еле тлеющий огонек ярости. Если не могу сбежать, то буду смотреть и запоминать, и, даю слово, что потом, потом, когда наконец созреет т вырвется на волю это непонятное нечто, я найду наводчика и убью его. Горячие, чистые, как родник эмоции гоняли по сосудам кровь, сердце заходилось от боли, гулко отдавался в висках пульс. Я еще отыграюсь!
За собственное бессилие, за миг паники и ужаса, за все…
Начну прямо сейчас. И пока кураж и любопытство, смешанные с искренней, чистой и незамутненной страстью, распалили безрассудство до опасного, заставляющего пренебречь безопасностью уровня, всмотрелась.
Боль почти мгновенно поглотила сознание, взрезая голову ото лба до затылка, но, выплыв на поверхность, меня подхватили инстинкты. Память обшарпанных стен, хранящая радость и горе людей, заманчивые эмоции и отвратительные отпечатки нечеловеческих душ, отступила, позволяя поймать след.
Это моя охота. Да… Затягивающий, засасывающий в себя узор нес в себе память о создателе. Слой за слоем, гнилые, тянущиеся по комнате нити, рассказывали о себе. Как темная песня закрутила нашу кровь в канат, как тот, узлами связавшись, раскинулся сетью над городом. Как мрачная тень, гнилая изнутри, взывала, прячась в клети из двойных пентаграмм. Как черная тень, лишая воздух жизненной силы, скользила над городом, жадно впитывая в себя силу и сея кошмары. Как она искала, вставая на след, как радостно выла, почуяв добычу, накидывая на нее удавку, поводок…
Из прокушенной губы, по подбородку, текла кровь. Руки невольно взметнулись вверх, ощупывая шею. Кончики пальцев ударило болью, кожа почернела, обугленные когти мгновенно искрошились.
Ах ты ж… Ярость осознания заставила рвануться вперед, грудью встречая материализовавшийся в расчерченной лучами солнца клети комок тьмы. И драть, драть в мелкие ошметки, податливое нечто, плоть которого расступалась с хлюпаньем и стремительно отращивала щупальца. И зубы.
Я терзала это нечто, желающее поймать меня за бьющий болью ошейник. Шею сводило, в перехваченном горле горело огнем, воздуха – не хватало. А часть сознания отстраненно изучала след, оставленный сутью создавшего его.
На прогнившую основу, когда-то давно, наверное, бывшую сутью поросшего осинами и вязами леса, как бусины были нанизаны море и солнце, холод и дождь, сосновая смола и снова море, бьющееся о скалистые берега.
Их шесть… расшвыривая по комнате ошметки тьмы, думала я. Шесть. Жертвы.
Шесть… под ногтями трещала ткань, скрипели и визжали пружины, разлетаясь из вспоротого матраса, скрипели деревянные ножки.
Он вплел их в свою гнилую, разрушенную сущность!
Волчица, торжествующе взвыв, извернулась и подмяла под себя остатки черноты, впилась клыками, распробовав на вкус призрачную, тленную плоть твари.
Охотник…
Тишина.
Я тебя найду! Опознаю. Обещаю, рано или поздно я пущу тебе кровь, брезгливо отбросив гнилую мерзкую плоть, оставлю земле.
Раскинувшись на развороченной постели, устало следила, как медленно и неохотно исчезает спиральный узор, впитываясь в белую штукатурку. Лениво повернула голову.
В дверях стояла белая как мел Марина, точно как я недавно, вцепившись израненными пальцами в косяк. Вокруг нее змеились серебристо-синие нити магии. У самой границы защитного полога с шипением проедая линолеум, растворялось нечто студнеобразное. Стены пятнали маслянистые потеки, черные чернильные брызги абстрактным узором лежали на дверцах шкафа.
– Что это было? – выкрикнула она. Звякнули стекла в окнах, поймав и отразив вложенную в слова силу молодой сирин-полукровки.
– Это… не знаю. А в целом – издержки ночного события. Он нас ищет. Но как?
Я медленно поднялась. Передернула плечами, сбрасывая память о прикосновениях неживой плоти. Рассмотрела царапины…
– Кровь. Конечно же, на стеклах оставалась кровь.
– Что? – взвизгнула девушка. – Ты же говорила, что все будет в порядке?
– А что, что-то не так? – отрывая ее от помятого косяка и затаскивая в ванну, спросила я. – Все живы…
– Но… я думала, что все кончилось… зачем ему мы?
– А я не знаю, – пожав плечами, врубила воду и засунула Марина под горячую струю.
– А-ах! – сдирая майку, злобно взвыла полукровка. Апатичный шок с нее смыло практически мгновенно. Треснуло зеркало, звякнув, осыпался в раковину радужными осколками старый плафон, а я выскочила, захлопнув дверь под тихие, но весьма проникновенные завывания о несправедливости бытия.
Вот не знала, что примерная девочка Марина знает такие слова.
– А ты думала, в сказку попала? – Выкрикнула, подпирая плечом дверь и принимаясь один за другим вылизывать обгоревшие пальцы. Кожу саднило, но на фоне резкой, до алых кругов в глазах, головной боли, ломящей спины, скрученных в судороге икр, прочие неприятные ощущения как-то терялись.
