Серые внимательные глаза осмотрели опрятно убранную комнату, ровно горящие свечи, заправленную койку. Во взгляде Ласточки отразилось удивление.
— Так чего тебе? — спокойно спросил Кай, глядя на нее поверх кипы бумаг. — Что там нужно твоему…лорду?
Лекарка поджала губы.
— Девушка одна сказала… про чудье молочко. Есть оно у тебя?
— А, Ланка что ли, — Кай хмыкнул, повертел в руках гусиное перо. — Без нее не обошлось. Чудьева молочка тебе, значит? Для лорда.
— Для лорда.
— Да я понимаю, как не понять. Я понятливый.
Болван ты последний, отразилось в серых глазах. Лекарка сжала губы сильнее, чтобы не ляпнуть что-нибудь.
— Что ж тебя понесло в наши трясины? — болотный лорд ухмыльнулся самым мерзким образом. — Жить надоело?
Ласточка не опустила глаз.
— Кай, потом поговорим. Если будет у тебя такое желание. Есть у тебя это снадобье или нет? Умрет лорд — вам тоже не жить.
— Тебе что с того? Советы мне давать приехала?
Кай в сердцах схватил кубок, отпил добрый глоток, страшно скривился и замолчал.
— Снадобье. Или иди и прикончи Раделя сам, — лекарка скрестила руки на груди. — Своими руками.
Молчание.
Дьявол! Опять Чума намешал в свое питье какой-то невыносимой дряни!
Кай махнул Лаэ рукой, уводи ее, мол. Тот сделал бровями вопросительный знак, Кай непримиримо вздернул подбородок.
Чертово лекарство воняло, как стая дохлых мышей, ни проглотить, ни сплюнуть.
— Да что же ты с собой сделал! — воскликнула Ласточка, приходя в отчаяние. — Ты же был… казался… умным парнем. Кай! Что ты молчишь!?
— Прошу, прекрасная госпожа, — Лаэ учтиво отворил дверь. — Я уверен, что наш лорд найдет способ отыскать то, о чем вы просите.
Найл выпроводил женщину, вышел в коридор, Кай, не в силах больше сдерживаться, выплюнул пакость прямо на ковер.
Чертова дура, предательница!
Он шарахнул кулаком по стене, ободрав костяшки.
Нашла себе кого получше.
Предательница.
Она еще пожалеет, что разговаривала с ним так нагло.
* * *
Плохо дело. Ласточка понюхала бинт с пятнами скудных выделений и поморщилась. Гнилостный запах был ей слишком хорошо знаком. Бледная сухая рана с отечными краями, грязноватый налет. К вечеру жар у Раделя спал, после проливного пота начался озноб. Лорд очнулся, но сознание оставалось спутанным. «Голова болит, — пожаловался лорд. — Позови Марка».
Ласточка почистила рану, превязала ее заново. Напоила лорда вином, разбавленным теплой водой — вино в маленькой баклажке принес найльский паренек. Он же принес пучок лент ивовой коры, нарезанной под стенами крепости, на берегу Лисицы. Ласточка который раз за сегодня поблагодарила бога, что им достался такой заботливый страж.
Беременная девица перетащила в комнату свою подстилку, и без особой нужды за дверь не выходила. Снаружи несколько раз шумели и ругались — это приходили бывшие жильцы, рвались внутрь, требовали хотя бы вернуть вещи. Лана сгребла в охапку кучу вшивых тряпок и демонстративно вышвырнула их за порог. Постояла, послушала ругань и угрозы, потом сморщила носик и улыбнулась Ласточке.
Ласточка криво улыбнулась в ответ. Ничего не кончилось, глупая девочка, подумала она. Пока лорд Радель жив — мы отделены от разбойников запертой дверью и парочкой суровых найлов. Если Господь таки приберет его, найлы и дверь испарятся, как не было… Да и защита разве те найлы? Когда их хозяин своим же людям головы походя рубит. Про Шиммеля тоже сказывали, что он ни своих, ни чужих не жалел.
И ты теперь такой, Кай?
— Ммммм, жарко… — промычал Радель, только что стучавший зубами под плащами и одеялами. — Окно открой… дышать… нечем…
По полу дуло, тянуло сквозняком. Кособокий ставень завесили рогожей, но спасала она мало. Гертран Радель метался и царапал желтыми пальцами шнуровку на груди.
— Милорд, миленький, потерпите. Нельзя окно открывать. Простынете, еще хуже будет. Давайте отвара выпьем, надо больше пить, чтобы жар вымыло… Лана, поддержи-ка милорда… подсунь ему мешок под спину, вот так. Вам удобно, милорд?
— Мммм… гадость… — взрослый мужчина морщился и отворачивался от чашки, как мальчик.
Стукнула дверь, открытая пинком. Вошел Лаэ, как-то странно вошел, мелкими шажками, закусив губу и не сводя глаз с чего-то маленького, то ли живого, то ли очень хрупкого в своей ладони. В другой руке у него болтался фонарь. Лаэ остановился посреди комнаты, твердо встал обеими ногами, и только тогда перевел взгляд на Ласточку.
— Вот, — сказал он. — Ты просила, прекрасная госпожа. Снадобье.
Ласточка подошла и заглянула в найльскую ладонь. Там лежало яичко — охристо-серое в пляшушем свете каминного пламени, с темным крапом, с обоих концов залепленное пуговками из древесной смолы.
— Что это?
— Бери. Кай передал. Осторожнее!
— Ох… — яйцо оказалось неожиданно тяжелым, а скорлупа такой тонкой, что прогибалась под пальцами. — Там молочко? Как его оттуда достать?
— Не знаю. Разбить над чашкой?
— Я знаю! — Лана сунула любопытный нос. — Сейчас покажу. Клади его вот сюда, тетенька.
Она нашла на полу подходящий черепок, потом выколупала из мешка соломинку, переломила ее на две неравные части и аккуратно воткнула обе половинки в верхнюю пуговку, под небольшим углом друг к другу.
— Марево в воду добавляют, по капельке, — объяснила Лана. — Вот смотрите, берем чашку, наливаем воды, а потом делаем так…
Она подставила чашку под короткую соломинку, а в длинную подула. На соломинке выступила и налилась изумрудно-зеленая капля. Сорвалась в чашку, как спелая ягода, потянув за собой длинную медовую нить. Ударилась о воду и потонула, распуская зеленые пальчатые щупальца, окутываясь молочным дымом.
Лана покачала чашку в руке, перемешивая. Жидкость побелела, сделалась и правда похожа на молоко, только в глубине зажегся радужный опаловый огонек. Ласточка принюхалась, но никакого особенного запаха не уловила. Или ей обоняние отшибло от тутошней вони.
— Он звезду с неба достанет, если захочет. — Девица вздохнула, сунула чашку Ласточке и отвернулась. — Вишь, приказал — чудь сама прибежала, марева принесла, в тот же день, солнце еще не село. А дядь Зарена в Чаруси змеюка укусила, полноги выгнило, и молочка он принес чуть-чуть, самому хлебать пришлось…
Ласточка взглянула на Раделя. Тот раскинулся на плащах, мешки с сеном разъехались. Волосы потемнели от пота, глаза провалились, а губы обметало.
Ласточка не привыкла давать своим больным непроверенное лекарство. Пусть даже и хваленое сто раз. Если уж мы потравимся, то оба, подумала она, поднося чашку к губам.
