Раннор осторожно коснулся моего плеча.
— Если я узнаю что-либо еще…
— Да, да. Я приеду.
— Нет, — стал втолковывать он мне, как ребенку, придерживая за плечо. — Я найду способ снестись с тобой. Приеду сам. Я даже ничем не рискую: Горт не отменял своего задания.
Тупая игла вошла мне в сердце.
— Я должна ехать, Раннор. Прямо сейчас. Она же ничего не знает. Она и не поверит, наверное…
Мы вместе вышли из землянки, за нами протиснулся Белогривый. Я седлала его почти наощупь: ночи опять становились длинными.
Раннор стоял рядом, мне все казалось, я ощущаю его дыхание. Но, возможно, это был ветер. Потрескивали невидимые сучки под ногами, ночные зверьки, пугливо пища, суетились в траве. Пряталась за тучами луна.
Через два часа знакомыми Раннору тропками мы вышли к Ставе, спустились по обрывистому берегу. Раннор подсадил меня в седло, и Белогривый поплыл. И только когда поздно уже было возвращаться, я подумала, что забыла спросить Раннора о второй гостье Горта — лисокудрой даме, одетой в зеленое.
Глава 20
Слово свидетеля. Судьба.
День не задался с утра.
Во-первых, Керин не оказалось в лагере. Во-вторых, объявился Мэннор…
Велем выслушал мои известия и велел отдыхать, все равно до возвращения Золотоглазой ничего решать не будут. Отдыхать?! Или они все так уверовали в Избавительницу, что сами разучились действовать?
И Горт. Бедняжка… Все войска стянул на юг… северная граница так облысела, что Прислужникам отпора не можно дать, ох-хотничек!..
Эта ложь была последней каплей в чаше моего терпения. Я шипела не хуже кшиши. А тут еще Тума под руку:
— А рассказать ли вам сказочку?
И нет бы окоротить, так давай, рассказывай!.. Этот и рад.
Жил, говорит, на севере в давние времена один владетель. Старенький, труха сыпется. И напало на его владения чудище, злое, голодное. Кур ест, коров, девушек — что под руку подвернется. А были у того владетеля герои — мужики с сосну ростом, плечи — во, ручищи — во…
Молчал бы уж, худище белобрысое, чем на себе показывать… А с Тумы все, как с гуся вода:
…Прибегает владетель к старшему, голосит. Дружочек, значит, чудище совсем замучило, поело, потоптало. Надел бы ты шлем, взял сулицу… А старший вояка бороду гладит, в голове тешет: подумать надо. Да сколько думать будешь, владетель орет. А тот ему: да месяца с три. Ну, не сварилось каши. Бежит владетель к среднему…
А командиры рты пооткрывали, глаза завели, смотреть противно. И меня Велем за руку придерживает, чтобы не сбежала.
…Прибежал, — бает дальше Тума, — к среднему. Брык на колени: дескать, голубчик! Пособи! Совсем чудище наглое замучило. Скоро весь рельм сожрет. А средний герой мнется, ровно красная девица. Подумать надо, говорит. Владетель только руками всплеснул: да сколько ж ты думать станешь? А тот ему: да месяца два. Владетель волосы на себе рвет, уже совсем лысый. Бежит к последнему, младшему. Надежа ты моя! Чудище стозевно, всех побило, пожрало. Спаси! Хватает третий латы, шлем, ремешки быстренько затягивает. Владетель ему: так голубчик, а подумать? А тот в ответ: а чего тут думать? Тикать надо!..
Парни заржали. Тума со значением поглядел на меня. Но я только гневно зыркнула, вырвала у Велема руку и убежала в лес. И сидела там до полудня, благо, никто меня не искал.
…Всадник выехал прямо на меня из зарослей рябины, и я, узнав, почти с сожалением задвинула меч в ножны.
— Одиноких витязей стережешь, Наири? — то ли ядовито, то ли грустно окликнул он.
Мэннор, леший тебя задери, именно когда и без тебя тошно… Я промолчала. Но сегодня он был настойчив. Спрыгнул, окоротил коня, с яростью рванув собранные в кулак поводья. Подошел так близко, что стал ощутим его запах — пота, кожи, железа. Синие глаза метнулись, точно искали кого-то или что-то пытались скрыть.
— Ты за что на меня злишься?
— Я не злюсь. Я тебя ненавижу, вот и все.
— Спасибо.
Ох, неладно что-то. Другой бы за эти слова лицо в кровь разбил, а он «спасибо» говорит. Да и такими длинными беседами меня раньше не удостаивал. А пошел он к лешему, и без того все плохо. Когда же вернется Керин?
— Керин у себя? — словно мысли подслушал.
— Нет, — отрезала я.
Мэннор вздохнул растерянно и, как показалось мне, облегченно:
— Уехала… Ну ладно. Наири! — окликнул он меня, видя, что я ухожу.
Я не послушалась, и Мэннор нагнал меня и преградил дорогу. Со стороны это сильно походило на семейную свару, и я едва не хихикнула.
— Что тебе нужно?
Он склонил голову, вдруг делаясь до ужаса похожим на Раннора. Я отшатнулась.
— Наири… Мне нужно… давай поговорим.
— О чем? — закричала я. — О чем мне с тобой говорить? Мало людей вокруг?
И осеклась. Были в войске люди, которые его уважали, подчинялись даже, но не любил никто. Конечно, вслух неприязни не выказывали, но и косых взглядов не прятали, а уж Мэннору с его самолюбием этого хватило, чтобы ни с кем близко не сойтись.
— Ну, поговорим, — обреченно вздохнула я.
Мы медленно шли по краю поляны, сухие стебли пижмы били по ногам. Я отломила рябиновую гроздь, и рот связала терпкость дозревающих ягод. Мэннор молчал.
— Ты говорить предлагал. Или уже расхотелось?
Он осмотрел меня с головы до сапожек, окованных по носкам медью:
— Я тебя долго знаю, Наири. Почти всю жизнь. Скажи, это у тебя всерьез? Эта… игра в воина?
Холодный комок из груди скользнул куда-то в желудок, стали липкими ладони. Я вытерла их о сагум.
— А разве… разве этим можно играть?
Его губы дернулись, точно он пробовал усмехнуться.
— Она — не играет. Этого-то я и боюсь. Но щенки — не волкодавы, и только чудо господне бережет… нас… от поражения. Но чудеса никогда не длятся долго. А когда их… — он дернул головой в сторону деревьев, из-за которых доносился зычный бас: Велем распекал новобранцев, — …н-нас разобьют, что будет с ней?!
В его речи все яснее звучал ситанский выговор, и это значило, что Мэннор вышел из себя. Я молчала.
— Наири, — он снова наклонился ко мне, глаза горячечно блестели, — ну почему так выходит? Мы могли бы счастливо жить в Ситане, пусть морок возьмет этот проклятый Ясень! А она не хочет. Зачем она такая? Святая дура!
— Заткнись, ты, — кинула я, сдерживая ярость. — Ты, со своей купеческой мудростью. Если бы она была другой — ты бы ее любил?! Если ты… вообще… любишь.
Выучка помогла мне уклониться. Я отпрыгнула, схватила меч. Но Мэннор уже опустил руку.
— Ну да, я ее не люблю. Вы все любите ее. Молитесь, как богам. Это из-за вас она берется за оружие. Вы ее убьете этой своей любовью.
