"…шлют гонцов с севера – у них тоже праздник. Колдуны, узнав, что их войско разбито, а король пленен, прекратили сопротивление и сдали последние города, хранившие верность их власти. Казалось бы, в мире нет ничего, что могло бы омрачить по-беду. Почему же мне так грустно? Почему на сердце тяжесть?
Не надо было мне поддаваться соблазну и спускаться в подвал, говорить с колдовским королем… Нет же, не устоял! захотелось посмотреть, как будет унижаться, вымаливая жизнь, тот, кто при-вык повелевать, для кого приказать убить человека было столь же просто, как велеть приготовить на ужин ягненка…
Если бы у меня было время все как следует обдумать… Но завтра его должны каз-нить.
Я сам отдал приказ и не могу его отменить… Люди не пой-мут…
В общем, я спустился в подвал… Раньше, до войны, там, вид-но, хранилось вино.
В углу до сих пор остались бочки, правда, пустые… Но кисловатый запах, наверно, не исчезнет уже никогда, глубоко впитавшись в стены… Колдуна крепко сковали пудовыми се-ребряными цепями, рядом с ним неотступно сидел Род… " Еще одно священное имя!
"Боже мой, – пробормотал проповедник. – Как можно столь буднично писать о столь великом?!" – но он продолжал читать:
"…Он без умолку повторял заклинания и молитвы, чтобы пленник не мог при-бегнуть к своей силе… Хотя, мне достаточно было лишь взглянуть на колдуна, чтобы понять: он не собирается бежать.
Я никогда прежде не видел короля и, наверно, нав-сегда запомню его именно таким…
Кто бы мог подумать, что он так молод – выглядит не старше меня, а я ведь еще совсем недавно счи-тался мальчишкой. Мне всегда казалось, что нам противостоит умудренный длинным жизненным опытом старец, победа над которым для нас, молодых, была бы двойной честью… Сколько же ему было, когда десять лет назад он вступил на престол?.. Ладно, не важно. Я отвлекся… Молодой парень… Такой же, как мы…
Разве что более смуглая кожа да черные прямые волосы… И еще глаза – я даже не сразу нашел, с чем их можно было бы сравнить… черные свечи, го-рящие в свете дня… А с каким хладнокровием и даже, как мне по-казалось, безразличием он воспринял столь ужасное падение! Я бы никогда…" -Нет, я не могу! – проповедник выпрямился, резким движением руки отодвинул в сторону свиток, который едва не упал со стола.
– Конечно, все это совсем не похоже на послание для потом-ков, – в голосе призрака было сочувствие. – Но ты должен помнить: вашему первосвященнику, когда он писал эти строки, было немногим больше двадцати…
– Ты ничего не понимаешь! – прервал его резкий возглас про-поведника. – У меня перед глазами рушится все мироздание!
– Ты прав, мне действительно не дано это понять. Что может быть плохого в том, когда нечто мертвое и бестелесное, слепое и холодное, начинает оживать, обретая кровь и плоть…? И, потом, ты ведь сам хотел прочесть эту рукопись.
Тяжело вздохнув, проповедник вновь притянул к себе сви-ток. Взгляд его упал на строку:
"…А потом как-то незаметно мы заговорили о Потерянных душах… Оказывается, колдуны знали, что мы прибегли к помощи сил проклятий и ярости, чтобы сбросить власть тиранов. Признаюсь, меня всегда удивляло это странное, гневно-презрительное отношение на-деленных даром к Потерянным душам, в то время как простые люди их всегда просто боялись, не осознавая причин своего страха. И я спросил у короля, что же в этих призраках такого особенного? – "Они есть, и, в то же время, их нет, – прозвучало в ответ. Видя непони-мание, которое мне не удалось скрыть от чужих глаз, он продол-жал: – Они – тонкая оболочка огня, за которой клокочет самая страшная из бездн – пустота. Способные испытывать лишь ярость и ненависть, они хотят одного: чтобы мир вокруг них стал таким же, как внутри, чтобы пустота поглотила все, даруя им покой". Потом он, говоря, что Потерянные души никогда ничего не делают просто так, спросил, что они попросили взамен за свою помощь. "Свободу", – пожав плечами, ответил я, и тогда лицо его помрачнело, в глазах зажглась тоска, а губы скривились в усмешке: "Глупцы!" – словно камень бросил он горькое слово.
И тут, оторвав взгляд от пленника, я увидел, какая злость, ничем не сдерживаемая ярость отразились на лице Рода, когда он услышал это. Оставаясь до этого мига лишь безучастным свидетелем нашего разговора, теперь он решил, что ему пришла пора вмешаться.
Род подскочил к колдуну. Я и слова не успел сказать, как он рванул цепи, стремясь причинить боль телу короля, раз не в его силах было заставить страдать его душу. Цепи дрогнули, зазвенели, напряглись, словно змеи перед броском. Их холодные острые кольца стиснули пленника в своих мертвых объятиях. Должно быть, боль, которую тот испытал, была ужасной, ведь его заковали прямо поверх свежих ран. Но он не позволил врагу насладиться своим страдани-ем. Его лицо оставалось спокойным, даже усмешка не сбежала с по-белевших губ.
Я выпроводил Рода прочь. Накричал и выставил за дверь. Тот ушел: на лице обида, а в глазах злость, словно я лишил его самого высшего наслаждения – мучить…
Впрочем, что еще можно было ждать от сына палача?" -Сына палача? – пробормотал Влад. В его глазах отразился ужас.
– Я не знаток вашей истории, – пожал плечами призрак, оставаясь спокойным и безучастным. – Наверно, это так, раз здесь написа-но.
Проповедник не дал ему договорить:
– Великий бог! – воскликнул он. – Теперь я понимаю, почему, когда архив был, наконец, обнаружен, пресвитер предписал пускать в не-го лишь избранных, запретив выносить рукописи из этой за-лы. Если святой Род, основатель монастыря Рады, до самой своей смерти занимавший пост секретаря Первого конклава, был… Если это так… – он резко повернулся к призраку. В его сощуренных глазах читались подозрение и угроза…
Усмешка сорвалась с губ тени:
– Колдуны не умеют лгать, добрый человек.
– Но тебе-то, принявший покаяние, известна ложь!
– Я никогда никому не лгал.
– Даже когда заманивал своих сородичей в ловушку?
– Даже тогда, – он тяжело вздохнул. Голова опустилась на грудь. – Я просто сказал им только часть правды, не всю… Не сомне-вайся, добрый человек, это подлинная рукопись. Подумай сам, как бы я смог сотворить подделку или затуманить твой разум, будучи призраком того, кто по доброй воли отказался от своей силы? Да и кто из колдунов смог бы написать так, когда для нас – каждое ру-кописное слово тайно и заклято и обычным разговорам не место на бумаге.
– Ладно, – вздохнув, проповедник вернулся к свитку. В конце концов, ему ничего не оставалось, как поверить. …"Когда Род ушел, я склонился над пленником… Я понимал, что ничто теперь, когда молитвы более не сдерживали его, не помешает колдуну сбежать, прибегнув к помощи дара. Но король даже не пы-тался освободиться. Словно он уже приготовился к смерти и был даже рад ее приближению. "Почему?" – спросил я его, не ожидая, что он снизойдет до ответа. Но он ответил: "Когда было дано проро-чество, многие обезумели от ужаса: лишиться будущего своих де-тей, что может быть ужаснее? И я счел себя в праве выступить про-тив всего: времени, истины, богов, – лишь бы не допустить, чтобы все произошло так, как было предсказано…" – "Но ведь то, чего вы боялись, исполнилось…" -недоумевал я. – "Это так. В последний миг, когда до черты оставался лишь шаг, ко мне пришел старик, ко-торого послали сами боги. Он сказал, что, после того, как наша жестокость вынудила лишенных дара прибегнуть к помощи Потерянных душ, мы, в сущности, не только противостоим им, но и помогаем.
