Первыми замолкли его помощники, чтобы не мешать ему, а следом и мои, видимо, решив не мешать мне. Спортзал окутала тишина, в которой самым громким звуком казалось его тяжелое, срывающееся дыхание. Как там говорил Рогозин, выносливость — очень важное преимущество? Вот и проверим, у кого она выше. В конце концов, я не трачу энергию так же бешено, как он. Раз хочет меня слышать — пусть слушает.
— Холодно, — подал голос я.
По-прежнему не видя меня, Голицын порывисто обернулся на мой голос — и с напряженной выставленной в мою сторону руки тут же слетел поток огня, куда ярче и мощнее, чем несколько предыдущих. Казалось, соперник вложил в него всю злость за эту нелепую ситуацию. Ловко увернувшись, я отпрыгнул в сторону.
— Горячо!
Еще одна огненная волна понеслась в меня, словно надеясь сжечь на месте. Вот только сначала меня надо было найти.
— Холодно!
— Горячее!
— Опять холодно!..
Выкрикивая, я шустро двигался по арене, не останавливаясь ни на мгновение. На мой голос со всех сторон сердито мчались потоки пламени. Это тянуло на детскую игру вроде пряток или салок, где окаравший будет сожжен.
— Уже потеплее! — не унимался я, уворачиваясь от очередной пылающей атаки.
Совсем скоро на скамейках вместо криков раздались смешки, помогая мне лучше любых слов. Голицын завертелся еще злее, разбрасываясь жаром еще яростнее, а вот щит вокруг него, наоборот, становился все слабее, напоминая остывающий костер, в который больше не подбрасывают дров.
— И снова холодно!
Весь взмокший, соперник резко крутанулся и напряженно выставил руку, будто собирая силы на новый удар. Волна огня вслепую сорвалась на мой голос и пролетела мимо, опять не задев.
— Если противник заведомо сильнее тебя, — прокомментировал Рогозин, — то лучшая выигрышная, а то и единственная стратегия — его истощить, чтобы он стал равным по силам тебе, а то и слабее…
— Не помогайте ему! — возмутился Голицын.
— Да ты ему сам помогаешь, — хмыкнул преподаватель.
— Горячее! — продолжал подначивать я, видя, что соперник не собирается останавливаться.
Летящие в меня потоки огня с каждым разом становились все слабее и тусклее и срывались с его пылающих ладоней все менее охотно, а передышки между ними уже были такими, что я успевал пробежать пол-арены.
— Горячее! — я подходил все ближе, провоцируя его все больше.
— Еще горячее!..
Голицын уже еле дышал, но тем не менее неугомонно вскидывал руку и вертелся, как заведенный, во все стороны, не видя, но слыша и отчаянно надеясь меня зацепить. Вот только пламя, раньше походившее на огромный пожар, теперь напоминало легкий огонек. Плюнув на щит, Стас наконец сбросил его. Все пылающие языки, которые окружали его тело, казалось, разом ушли в его ладонь — и в мою сторону опять помчалось мощное пламя. Я стремительно отскочил, глядя на вновь появившийся покров вокруг него — уже совсем тонкий и не синий, а бледно-голубой, как бы намекающий, что сил на оборону у него почти не осталось.
— Холодно! — крикнул я.
Пока огненная волна понеслась в одну сторону, я аккуратно обошел его с другой. Синее сверкание послушно разлилось по моему кулаку, пусть и не такое яркое, как в начале, но все еще густое, и с напором врезалось в его покров, будто пробивая насквозь. Броня на сопернике заалела еще сильнее. Обернувшись, он гневно швырнулся потоком жара. Я увернулся и тут же нанес еще один удар ему в покров, метя в плечо его рабочей руки, где слой синевы был тоньше всего. В следующий миг свечение дрогнуло вокруг всего его тела, как пламя на ветру, и плавно потекло в воздух, словно отдавая тому остатки синевы, а вместе с ними и одно из преимуществ соперника. Пытаясь отыграть, огонь буйно сорвался с его ладони и лизнул меня по груди — но так слабо, будто просто дружески хлопнул. Тем не менее краснота на моей защите стала заметнее.
— Холодно! — я резво отскочил в сторону.
Собрав остатки сил, Голицын выбросил волну пламени на мой голос. Правда, этим огнем уже было не обжечься — разве что прикурить от него. Так стерлось и второе преимущество.
— Горячо!..
Пока соперник нервно дернулся в одну сторону, я молнией подскочил к нему с другой и сияющим кулаком нанес удар в голову — в совсем тонкий, уже почти прозрачный покров. Остатки синего свечения слетели с его тела как сорванная вуаль. Броня мгновенно залилась густой краснотой. Следом ноги Голицына подкосились, словно их стянуло веревкой, и он без сил рухнул на пол.
Несколько мгновений в спортзале стояла тишина — лишь кровь яростно стучала в моих висках, намекая, что я и сам на пределе.
— Я бы не сказал, что твоя победа — это везение, — Рогозин повернулся ко мне, — но и стратегией это не назвать. Весь бой твои шансы проиграть были примерно такими же, как и выиграть. Противник поопытнее тебя бы раскатал.
А то я не знал — лучше бы чего дельного посоветовал.
— Голицын же изначально плохо пользовался своими преимущества, — продолжил он, обращаясь уже к остальной группе. — Щит надо было ставить сразу, как только соперник создал иллюзию, а не слепо разбрасываться огнем, истощая себя. И уж точно не надо было щит снимать, — добавил он, повернувшись к медленно поднимающемуся с пола Голицыну, — это твоя ошибка.
— Щит тратил мои силы! — тот злобно взглянул на меня, вновь увидев.
— Пламя, которым ты бесцельно швырялся, тратило твои силы куда больше, — возразил преподаватель, — а щит давал тебе преимущество.
— И чтобы это тогда был за поединок, — проворчал Стас, — если бы я убрал пламя и оставил щит? Он бы стоял, и я бы стоял?
— Да, стояли бы, — кивнул Рогозин, — ты бы его не видел, а он бы не мог к тебе притронуться. В реальном бою оба бы выжили, а так ты вроде как умер…
— Но ведь цель была уничтожить противника!
— Вот тебя и уничтожили, — косматые брови насмешливо взлетели вверх.
Не найдя, что возразить, Голицын сцепил зубы и, скинув защиту в ящик в углу, устало, еле переставляя ноги потащился к Островской. Я тоже снял свою и вымотано побрел на скамейку к друзьям, потирая бок заметно натертый броней. Когда начинала краснеть, она будто давила на тело, как бы намекая не расслабляться. Да уж, погоняли мы друг друга изрядно.
— Молодец! — Генка с задором шлепнул меня по плечу. — Так его!
— Поздравляю! — улыбнулась с другой стороны Роза.
Следом меня поздравила еще примерно половина студентов — лишь Зорин коротко кивнул, не тратя слов. Остальные же не радовались, болея в этом поединке явно не за меня.
— Вы четверо можете немного посидеть, — Рогозин прошелся по нам глазами, — а остальные быстро и бодро встаем со скамеек. У нас тут вообще-то практика…
Остаток урока он гонял нашу группу по залу, заставив отжиматься, взбираться по канату и усиленно разминаться. Так что вскоре ушатанными были все, а не только участники недавних спаррингов. Нас четверых он тоже в итоге согнал со скамеек, заявив, что хватит прохлаждаться, и отправил бегать кругами по залу вместе со всеми.
— Спорт для мага все, — приговаривал Рогозин, расхаживая, как командир, по центру зала. — Тело должно быть крепким, выносливым и здоровым. Каждая пропущенная вами тренировка — преимущество вашего врага! Не давайте врагам преимуществ!..
Со звонком все дружно и одновременно очень тяжело выдохнули и поплелись к раздевалке, еле передвигая ноги. Некоторые из девчонок, казалось, вот-вот брякнутся в обморок.
— Тебе вообще-то спортом надо заниматься почаще, — Генка со скепсисом оглядел пошатывающуюся Розу. — Может, будешь с нами бегать по утрам?
— Каждый день как сейчас? — пробормотала она. — Я уже еле шагаю…
— Идите, — бросил я, косясь на стоящего в центре зала преподавателя, — я догоню.
— Слышала, — усмехнулся друг, — а кое-кто еще даже догонять может…
— Этого кое-кого, — проворчала Роза, — как будто в детстве током ударило, и заряда до сих пор хватает…
На этом момента она запнулась, словно язвить и шагать одновременно было сложно. Генка мигом ее подхватил, она заявила, что не надо ее лапать, и, привычно препираясь, они направились к раздевалкам. Я же подошел к Рогозину, который с довольным видом наблюдал за выжатыми студентами.
