— Считается, что огненный стихийный щит — самый сильный, — не замолкая, комментировал Рогозин. — А вот молнии — это скорее орудие атаки, чем обороны. Так что и здесь Островская выбрала не самую верную стратегию. А с учетом всех сил, что она уже потратила…
— Вы мне мешаете! — рыкнула Ева, посылая в Генку очередной удар.
— А в реальном бою всем на это плевать, — с иронией заметил Рогозин.
Чем дальше, тем быстрее молнии рассыпались на искры, натыкаясь на потоки пламени. Защита на Островской казалась уже совсем алой, подводя к неизбежному концу поединка. Когда очередная молния разлетелась в воздухе, едва ее лизнуло огнем, Ева, уже и сама пошатываясь от усталости, из последних сил рванула на соперника, вновь сокращая дистанцию до рукопашной. Дрожащая молния слетела с ее кулака и врезалась в огненный щит Генки, который тоже заметно ослаб, словно пытаясь пробить его насквозь — так яростно, как смертельно раненый зверь мог бы выбираться из западни, понимая, что уже нечего терять. Генка тут же ответил пылающим огнем кулаком, разрушая уже совсем тонкий щит вокруг ее тела. Прощально сверкнув, все ее молнии разлетелись в стороны и бесследно исчезли. Островская мгновенно покачнулась, броня на ней стала совсем красной, будто густо залилась кровью. А затем ее ноги бессильно подкосились, и как парализованная она рухнула на пол.
— Самоубийственная стратегия, — сразу же прокомментировал Рогозин, — приведшая к окончанию поединка. Ты понимаешь, девочка, — он подал руку Еве, которая, слегка пошатываясь, начала медленно подниматься, — что в реальном мире ты бы умерла? Забудь про эту стратегию… В книге я ее называю, — он повернул голову к остальным студентам, — “таран-баран”. Наверное, и сами поняли почему…
По скамейкам тут же пошли понимающие смешки. Да, вся его книга и была именно такой, да в общем-то он и сам был таким. Ева взглянула на него так, словно не прочь пульнуть молнию уже в него, и, сбросив в ящик броню, покачиваясь от усталости, потопала к Голицыну. Генка, тяжело дыша, тоже стянул с себя изрядно покрасневшую защиту и вернулся к нам с Розой.
— Вот же кошка дикая! — плюхнулся он на скамейку, потирая бок, то ли придавленный пластиной, то ли натертый ею.
— Чтобы закрепить урок, — Рогозин поучительно прошелся глазами по ряду скамеек, — проведем еще один спарринг. С двумя другими студентами, отличившимися на практическом экзамене.
Я вздохнул, уже предчувствуя, кто и с кем. Вот уж отличился, так отличился, что называется.
— Голицын, — вызвал Рогозин.
Стас бодро вскочил и зашагал в нарисованный в центре зала круг, аж приплясывая на ходу от желания подраться.
— И Матвеев, — преподаватель повернулся ко мне.
— Удачи! — хором пожелали Роза и Генка.
— Удачи, — неожиданно кивнул сидящий в сторонке Зорин.
Как там было в начале урока: превосходство — это преимущество и в атаке, и в обороне? Прикидывая, чем располагаю, и жалея, что список такой короткий, я молча поднялся со скамейки. Хищно глядя на меня, Голицын сжал руку в кулак, и он мигом залился сочной синевой — в принципе, такой же густой, какая была и у меня. Я вышел в нарисованный круг и встал напротив.
— Как думаете, — Рогозин обратился к студентам, внимательно наблюдавшим предыдущий поединок, — у кого преимущества?
— У Саши, — сразу же ответила Роза. — Он может делать иллюзии, а его противник не умеет ставить ментальные щиты.
— Нет, неправильно, — усмехнулся преподаватель.
Глава 26. Горячо-холодно
— Почему? — мигом возразила Роза. — Менталистика — очень редкий и очень сильный дар, который куда коварнее любой стихии.
— Мало иметь редкий дар, надо еще уметь им грамотно пользоваться, — отозвался Рогозин. — Менталист, по сути дела, показывает фокусы. Удачный фокус может дать преимущество, а неудачный — легко обернется катастрофой. А маг в бою должен рассчитывать не на фокусы, а на собственные силы.
— А я твоих фокусов вообще не боюсь, — поигрывая налитым синевой кулаком, заявил Голицын. — Я в них больше не поверю!
— Так что одной менталистики для победы мало, — подытожил наш преподаватель и сложил татуированные ручищи на груди.
— Но Саша уже может бить и на чистой энергии, — возразил Генка со скамейки.
— Ну молодец, — хмыкнул Рогозин, отчего шрам опять расползся по щеке, — ты предупредил соперника…
Генка, судя по лицу, аж язык прикусил.
— Так даже интереснее, — с непривычной невозмутимостью бросил стоящий напротив меня Голицын. — А от всех этих фокусов можно просто закрыться. Взять и ничего не чувствовать.
Уж определился бы для начала: не верить или не чувствовать. Я молча покосился на него. Волн эмоций, которые бы с легкостью просматривались, вокруг его тела сейчас не было — хотя обычно они так и сочились. Его лицо казалось аж до неестественности спокойным, словно нацепил маску — мой будущий соперник явно сдерживался. На ментальный щит это тем не менее не тянуло — скорее, на тоненькую заслонку. Такую толкни — и все полезет само.
— А вот на это, — Рогозин насмешливо его оглядел, будто оценивая то же самое, — я бы на твоем месте не рассчитывал. Но если так уверен в себе, можешь попробовать… Наденьте защиту, — он деловито кивнул на ящики углу.
Под пытливыми взглядами сидящих на скамейках я и мой поразительно бесстрастный соперник направились туда. За нашими спинами тут пошел шепот, весьма слышный, который наш преподаватель не спешил останавливать. Одногруппники увлеченно обсуждали наши шансы на предстоящий поединок — примерно с той же уверенностью, с которой можно рассуждать о победе в лотерею — меняя мнение прямо по ходу его высказывания.
Стараясь не отвлекаться, я достал броню, которая, словно остыв от недавнего боя, вновь сверкала чистотой, и натянул на себя. Голицын закончил облачаться со мной в одно время, и мы вернулись обратно в центр арены. Рогозин тут же махнул ручищей, восстанавливая в спортзале тишину, и шепот мгновенно стих. Студенты замерли на скамейках, с предвкушением уставившись на нас. Соперник же старался на меня вообще не смотреть. Не хмурясь и не скалясь, он стоял напротив как каменный истукан — будто пряча все эмоции глубоко в себе.
— Начинайте так же, — посоветовал Рогозин, — с рукопашного. Цель — уничтожить противника…
Едва он договорил, как Стас сжал руку в кулак, который моментально окружила густая сочная синева, и кинулся в атаку, метя мне в голову. Уклонившись, я стремительно ушел в сторону. Миг — и мой кулак запылал не менее ярко, пытаясь в ответ задеть его. Однако он тоже избежал удара, словно зеркаля мои движения.
— Давай! — азартно крикнул со скамейки Генка. — Он плох в рукопашке!
Тут друг был несколько предвзят: дрался его брат неплохо, но явно не лучше меня. Опережая, не давая ему вновь напасть, я резко развернулся и вновь выкинул руку в него. Налитый свечением кулак полетел прямо в его висок, готовый ударить примерно с такой же силой, с какой я прошлым вечером раскрошил деревяшку. Однако за долю мгновения все тело соперника окутала плотная синева покрова, который я, в отличие от него, пока делать не умел. Вот и преимущество — причем не мое. Мой кулак будто врезался в стену и до упора вжался в нее, пытаясь пробить дыру. Два ярко-синих пламени, его и мое, завертелись, яростно кусая друг друга языками. А затем его броня слегка покраснела, как кожа от ушиба, как бы говоря, что я все-таки сильнее.
Цокнув, Голицын резво выбросил руку в меня, и я едва успел отскочить, понимая, что меня-то ничего не защитит от удара подобной силы. Внезапно он разжал светящийся кулак и дернул ладонью так, словно швырнул в меня ее содержимое. Синее сияние, как стрела, сорвалось в меня, напоминая, как на экзамене били издалека по манекену. Я дернулся в бок, пытаясь увернуться, однако сверкающий поток все же косо задел мое плечо. Боли не было, а вот броня немного заалела, фиксируя урон.
Вскинув руку, я резко распахнул свой сияющий кулак — и свечение мигом перекинулось на ладонь. Я дернул ею, пытаясь повторить движение соперника. Однако моя магия не двинулась с места, будто отказываясь покидать меня — синева щедро разливалась между пальцев, яркая, сильная и одновременно бесполезная, если не бить ею напрямую. Вот еще одно преимущество — и опять не мое. Голицын тем временем снова швырнул в меня сверкающим потоком.
