Не все ли равно, что там? Краткий миг бессмысленной жизни, в которой тебя никто не ждет.
Никто?
Никто…
Кот, любимый Боня, больше никогда не вернется к хозяйке. Аня, так и не выстрелившая в спину… Сколько она стояла вот так с ружьем, чувствуя, как истаивает клятва и видя перед собой убийцу отца? Аня, за которую Анатолий отдал жизнь, и которая погибнет во взрыве или лишиться силы в застенках Ордена. И…
Я на твоей стороне.
За столом она освободится от воспоминаний. От боли. Но возврата не будет. Она больше ничего не сможет сделать, ничего не изменит, ни на что не повлияет.
Хорошенький выбор: жалеть о том, что случилось с ее семьей и что нельзя изменить, или о том, что она могла бы изменить, могла бы сделать — но отказалась, оставшись здесь. Может, вернувшись, она проживет всего секунду… Но Саша ничего об этой секунде не узнает. Как не узнает и то, могла ли в самом деле за эту секунду хоть кого-то спасти…
Тут, за столом, будет спокойно.
Но и там, за пределами этого места, вовсе не непроглядный холод. Не тишина, на самом деле.
Я на твоей стороне.
И волк так и останется лежать у входа в пещеру, не дождавшись своей хозяйки.
Саша чувствует, как в сердце зарождается боль, грызущая тоска. Она сглатывает и отступает, отдаляя себя от стола и семьи. Делает шаг назад, подальше от воды. И еще, и еще — под осуждающие взгляды сидящих.
Пока еще есть время. Пока еще она может сделать хоть что-нибудь.
Саша отступает еще на шаг, разворачивается и бросается по тоннелю обратно, страстно желая, чтобы стены не сомкнулись у нее над головой, а ручеек-река позади сдержала натиск тех, кто пожелает отправиться в погоню. Она с трудом протискивается сквозь своды тоннеля, продирается к грозовому лесу без всякого света впереди, просто желая выбраться, в какой-то момент обдирая себе разом и лицо, и руки, и спину, но, кажется только собственной волей не давая камню рухнуть на голову прямо сейчас.
Она — хозяйка этого места. Она выберется отсюда. Ей нужно на воздух, туда, где бомба, к менгиру, к настоящему небу…
В какой-то момент стены тоннеля становятся столь узки, что она ползет, лихорадочно отталкиваясь коленями и локтями, ползет, зная, что она выберется отсюда во что бы то ни стало. Стены смыкаются, пытаясь раздавить ее, смыкаются — и она не может больше мешать им.
Но кто-то иной, что-то иное — может. И делает это.
Саша ползет изо всех сил, желая выбраться, прочь из пещеры, прочь из этого проклятого места. Саша ползет — и не сразу понимает, что тоннель заканчивается, ощущая это только в тот миг, когда ее накрывает шум дождя, а руки вместо камня нащупывает размокшую в кисель землю.
Она делает еще несколько движений и выползает из пещеры, исчезающей за ее спиной. Болит все тело, болит сердце, готовое выскочить из груди. Ливень с небес в мгновение ока заставляет одежду намокнуть и прилипнуть к телу, но Саше все равно. Она с трудом переворачивается на спину, желая видеть небо после сводов пещеры. Желая видеть дождевые капли, застилающие весь мир.
Волк подходит к хозяйке и тыкается ей в шею, облизывая шершавым языком, и ложиться рядом, кладя голову на грудь.
Саша закрывает глаза, ощущая, как капли дождя все падают и падают на лицо. Вместо слез. Или вместе со слезами.
Ей хорошо и почти спокойно.
Саша не сразу понимает, что через шум воды пробивается еще какие-то звуки.
Человеческая речь. Слова ей незнакомы, да и доносятся они словно издалека, но это определённо разумная речь.
В ее лесу нет людей. Нет никого кроме самой Саши или тех, кто приходил по ее позволению. Только раз чужак надевший лицо отца вторгся туда, куда его не звали. И… Это происходит вновь? Она с трудом, но все же концентрируется на речи. Голос кажется ей знакомым, и Саша пытается открыть глаза, чтобы понять, не послышалось ли. Не сразу, но ей это удается. Тело весит десятки тонн, и слабость такова, что поднять веки кажется подвигом. Но она справляется.
И встречается глазами с сидящим рядом на земле Серафимом.
Маг держит одну руку у нее на груди, а второй резко чертит в воздухе какие-то сложные знаки. И именно он говорит что-то четко и быстро на совершенно незнакомом языке. Волка рядом больше нет, хотя дождь идет по-прежнему. Или идет еще и здесь. Саша с запозданием понимает, что по краю поляны мелькают какие-то фигуры, вполне реальные, и говорят о чем-то, пусть их голоса и скрывает дождь, размывая и искажая.
Серафим делает резкое движение рукой и прикасается к Сашиному лбу. От прикосновения пробегает ток, и следом за ним волна тепла, окутывающая тело и устремляющаяся куда-то к стопам.
Мир приближается. Становится более четким.
Слабость только усиливается, хотя теперь она может куда лучше слышать обрывки слов, шум дождя, далекие взмахи винтов вертолета, ощутить раскисшую землю под спиной и слабый запах гари откуда-то слева. И даже обволакивающую в Отражении тело чужую силу, позволяющую думать и существовать вопреки слабости.
Серафим убирает руку со лба, на секунду взъерошив волосы. От его пальцев его второй ладони исходит ощутимое тепло, расходясь по грудной клетке. Приятное тепло. Но Саше кажется, что кроме тепла она чувствует сквозь собственную усталость в Отражении затихающую тревогу и явное облегчение, исходящее от мага. Она никогда толком не могла полностью понять его эмоции, но теперь они воспринимаются весьма однозначными.
— Ты здесь. Слава богам, твоя идиотская выходка не унесла тебя в могилу, — Серафим говорит негромко, и в словах эмоций столько, что их, кажется, нарезать и подать как какое-нибудь экзотическое блюдо. — Глупое создание.
Глупое… Саша вспоминает последний момент перед тем самым лесом и пещерой. Тот шаг, то яростное и какое-то обреченное понимание… Что случилось с Анной? С Олегом Васильевичем, не то просто испугавшимся, не то не пожелавшим убивать невиновных и предавшим предателя? С бомбой? Со всеми остальными, кто прибыл сюда?
Потоки воды, теперь не долетающие до лица, мешают рассмотреть окружающие силуэты и понять, что вообще произошло.
Серафим, кажется, понимает ее взгляд. Ну или просто читает мысли.
— Все в порядке. Бомба обезврежена, Аня и Олег вне опасности, хотя в ближайшие дни не придут в себя. И ты будешь в порядке, если не полезешь никуда больше, — чуть жестче заканчивает свою речь Серафим.
Что она должна была? Извиниться?
Стол. Семья. Побег… Зачем? Стоило ли убегать?
Там было так…спокойно. А теперь нужно расплачиваться за все.
Маг только качает головой и еще одним, куда более медленным и плавным движением, проводит по волосам. От его ладони физически расходится тепло и спокойствие, словно бы приглушающее странное, иррациональное сожаление об оставленном позади столе и семье.
— Саша… Ты спасла Олегу и Ане жизни, — говорит Серафим негромко и мягко. — Безумно храбрый поступок. Я не хотел, чтобы ты пострадала и поэтому запретил тебе лезть в эту кашу.
Она и не лезла. Точнее… Не так, как задумала. Поводок, нож, это все…
Серафим неожиданно хмурится, словно видя что-то в ее глазах.
— Он… Действительно это сделал?
Да, — пытается как можно адреснее подумать Саша.
Серафим кивает.
— Я понял. Мы учтем это и выясним, почему так произошло.
Он говорил что-то про бунт против тех магов, кто решает как быть родившимся после них, знал про «Иллюминатов»…
— Кажется, я начинаю понимать. Позволь, я узнаю полную картину того, что ты видела.
Словно она может помешать… Да и зачем?
Саша чувствует, как чужой разум скользит по ее собственным мыслям. Несколько минут маг смотрит ей в глаза, а потом отводит взгляд.
— Безумцы… Но все закончилось хорошо, — мягко улыбается Серафим, и от его рук начинает исходить еще больше тепла. — Не беспокойся, все образуется. Правда.
Саша пытается слабо улыбнуться в ответ. Получается не очень. Она прикрывает глаза, чувствуя, как веки наливаются свинцом. Тепло исходит и от рук Серафима, и, кажется, от его самого, расползаясь в Отражении во все стороны и только усиливая желание заснуть. Она устала, хотя страх закрыв глаза встретить кого-то из прошлого заставляет бороться с сонливостью.
