– Я все это знаю.
– Тогда ты также знаешь, что время работает против нас. Рано или поздно кто-нибудь ошибется, проговорится, попадется, и нас передавят. Поодиночке. Завтра – наш единственный шанс. Почти все сторонники Матери будут в Долине. У нас появится время. Все готово, и все готовы. Нет причин отступать.
Тиа неохотно кивнула.
– Что тебя гложет? – поинтересовалась Гинора.
– Я не боюсь последствий… Ты же понимаешь… Пойду до конца… С Ретаром… и с тобой… Но я не хотела бы, чтобы дело зашло слишком далеко. До открытого противостояния. Как ты думаешь – такое возможно?
– Я не буду тебе лгать – не знаю. Такой вариант возможен… Черкана его предусмотрела. Но Тальки считает, что если мы быстро изолируем глав Совета, в том числе и Сориту – ничего не будет. Все пройдет тихо и мирно. Недовольных и сомневающихся много. Они выслушают нас, если рядом не будет лидеров. Или те промолчат.
– Ты надеешься, Сорита и другие сделают это по своей воле?
– Я собираюсь сделать все, чтобы было именно так, – зеленые глаза потемнели. – Ты завтра будешь подле учительницы?
– Придется. Но ты должна понимать, если…
– Конечно. Ретар, Митифа, Шалв и Рика будут рядом с тобой.
Тиа мрачно кивнула. Сил пятерых должно с лихвой хватить, что бы там завтра ни произошло.
– Считаешь, у нас нет шансов договориться?
– Ты о Сорите? – Гинора посмотрела на нее пристальнее. – Они небольшие. Если только она не убедится, что наши намерения серьезны и нам нечего терять. Одно я знаю точно – мы не ударим первыми, Тиа.
– Думаешь, меня это успокаивает? Прости, Гинора, но мне не так просто, как тебе, побороть свой страх и свои сомнения. Я не настолько сильна.
Рыжая изящно встала с трехногого табурета и подошла к Тиа вплотную. Бесцеремонно подняла пальцем подбородок девушки, заглянула в золотисто-карие глаза:
– Порой мы способны на гораздо большее, чем нам кажется. Я вижу, что в твоей душе скрыт стальной стержень. Я знаю, что ты талантлива. Я уверена, что Ретар доверяет тебе. Мне этого достаточно, чтобы не сомневаться в тебе.
– Кажется, ты знаешь меня гораздо лучше, чем я сама себя, – нахмурилась Тиа.
Красивые губы Гиноры тронула легкая улыбка.
– Ты боишься – это простительно. В этом нет ничего преступного и постыдного. Все боятся. Все испытывают сомнения. Но и я, и ты, и наши братья и сестры знают, что это надо сделать. Завтра мир изменится раз и навсегда. К добру или худу это приведет – мне не ведомо. Проиграем мы или выиграем, умрем или победим – сейчас совершенно не важно. Но если мы выживем, если все получится, то через год, пять, десять, пятьдесят лет и ты, и я, будем знать одно – все сделанное нами не было напрасно. Мы поступили правильно.
– Ты настолько веришь в эту истину?
Короткий смешок был ей ответом.
– Если бы я не верила, то вряд ли бы позволила Черкане и Тальки сделать то, что они хотят.
– Считаешь, у тебя бы получилось их остановить?
Учительница Ретара задорно подмигнула:
– В этом деле никогда не узнаешь, пока не попробуешь.
Тиа не знала, что Гинора прочла в ее глазах. Рыжеволосая лишь ободряюще улыбнулась и вернулась к краскам. Взяла тонкий шпатель, размешала желтый цвет, добавив в него немного алого:
– Я не смогу принять решение за тебя, Тиа. Никто не сможет. Выбор должен быть только твоим.
– Это я прекрасно понимаю. И хочу попросить тебя. Не говори о нашем разговоре Ретару.
– Он ничего не узнает.
– Спасибо, – искренне поблагодарила девушка собеседницу и взялась за дверную ручку. От запаха красок и растворителей у нее разболелась голова.
– Постой…
Тиа обернулась.
Вид у Гиноры теперь был серьезным. Больше она не улыбалась.
– Если до завтрашнего утра ты продолжишь сомневаться – отступи. Уйди из Башни, пока все не закончится. Если мы победим – приходи смело. Никто и пальцем тебя не тронет. Я клянусь. Если же нет… постарайся скрыться. А потом найти свободных носителей. Самородков. Ты будешь единственной, в ком останется смешанная «искра». Она не должна пропасть.
Тиа ничего не сказала. Вышла на лестницу и плотно закрыла за собой дверь…
Тиф открыла глаза. Села, набросила на плечи стертое от времени шерстяное одеяло. Ее трясло. То ли от ночного холода, то ли от сна. Она даже не могла предположить, что ее подлая память настолько долговечна, и она увидит день, предшествовавший Темному мятежу, в таких деталях.
Запахи, чувства, ощущения, эмоции, солнечный свет, играющий с пылинками. Голос Гиноры, один из самых красивых, что она слышала за всю свою безумную, бесконечно-долгую, мерзкую жизнь. Он до сих пор звучал в ее ушах.
Пальцы на руках мелко дрожали, сердце учащенно билось, на душе лежал тяжелый камень.
– Звезда Хары! Что же мы сделали не так? – едва слышно прошептали ее губы. – Где мы ошиблись? В чем? Как это могло привести к такому?!
Брагун-Зан, неприветливый, холодный, пустынный, освещенный тысячами костров и светом огромной, багряной кометы, приблизившейся к самой земле, казался кошмаром. Или мечтой Рована – воротами в Бездну.
– Мир изменился. Но и мы изменились вместе с ним. Слишком сильно изменились.
Ворох тряпок у ее ног зашевелился, и из него выглянул Юми.
– Вот так, собака?
– Не обращай внимания, дружок, – вздохнула Убийца Сориты, – спи.
Вершина Грох-нер-Тохха пульсировала синим и в отблесках этого света, смешивающегося с багрянцем кометы, двигались нелепые тени. Нириты танцевали пляску Теней.
Юми по-прежнему внимательно смотрел на Проклятую, похоже, не думая возвращаться в свою «нору».
– Знаешь… – помедлив, сказала Тиа. – Хочу тебе кое-что рассказать. Думаю, хоть кто-то должен знать.
– Вот так, собака? – навострил уши вейя.
– Уверена, что ты-то можешь сохранить эту тайну.
– Собака, – с достоинством ответил он ей, и уселся поудобнее, собираясь слушать.
– Все считают, будто я подло ударила Сориту в спину. Об этом много говорили, а меня это нисколько не заботило. До этого нара. В тот день… – она сглотнула комок, вставший в горле. – Все началось слишком быстро. Сорита пыталась прорваться к Лепесткам, чтобы уйти в Долину, привести подмогу. Двоих из нас она убила. Митифа…
Тиф дернула плечом и продолжила:
– Митифе крепко досталось, она была без сознания, Ретару оставалось жить несколько ун, и тогда я вызвала ее на поединок. Лицом к лицу. Среди этих проклятых подснежников. Это был честный бой, кто бы что ни говорил. Запомни это, малыш. А затем наступил бесконечно долгий день… Боюсь, этот будет точно таким же.
– Вот так, собака.
Он сел с ней рядом, прижавшись теплым боком. И вместе с Проклятой стал дожидаться утра.
– Ну что за жизнь? – разочарованно спросил у меня Квакушка. – Уже и повоевать не дают!
