— И что ты сделаешь?
— Я не позволю Дигину выиграть. Мерзавец вроде него не должен управлять страной.
— А как же перемирие с кресанийцами? Ты вновь развяжешь войну?
— Нет, — покачал головой Сайрус. — Я буду бороться с ним его же методами. Докажу его причастность к опасным опытам в исследовательском отделе. И открою правду о том, как выросли два дерева в Олянке.
— Ты думаешь, это что-то изменит?
— Кресанийцы получили, что хотели. А кто будет возглавлять нашу Коллегию — им по большому счету все равно. Речь идет о том, чтобы раскрыть глаза на ситуацию нашим магам, Совету. Или переизбрать его заново, если он куплен Дигиным.
— Ты говоришь о новом сопротивлении? Это будет сложнее, чем в прошлый раз.
— Свобода стоит дорого. И мы уже заплатили достаточно.
Кара покачала головой, но возразить не посмела. Она с надеждой и тревогой смотрела на того забытого Сайруса, который вдруг восстал перед ней из пепла.
— Но кто будет помогать тебе? Паитон, Идрис — все мертвы.
— Есть еще Тонвель и Клайдон, — отозвался Глава, — и многие другие, задавленные и принужденные Дигиным. Есть выжившие из Ордена Коллегии, которые сражались вместе со мной, не с Дигиным, вечно вершащим судьбы других, не выходя из своего кабинета. Есть истина, в конце концов.
Кара собирала те немногие вещи, что успела прихватить с собой, и украдкой утирала слезы. Она бы не глядя поменялась местами с мертвой героиней сопротивления. Сайрус любил ее. Он сломался, когда из-за нее случилось нечто непоправимое, сдался, отказался от всего — настолько сильно уязвило его ее падение. Осознанно принял ее судьбу, хотя и не обязан был ее разделять. И сейчас вернулся к жизни только для того, чтобы жертва Олянки не оказалась напрасной. Чтобы их встреча не стала случайностью. Чтобы вернуть их общую победу.
Как она могла только подумать, что Лаби и Гэтис породнятся? Для этого ей не хватало отчаяния и решительности Олянки, ее безумных планов, ее готовности на все ради Сайруса: от проникновения в самое сердце Коллегии до сравнивания с землей армии кресанийцев вместе со всем окружающим. А с мертвыми героинями сражаться и вовсе было бесполезно. Если у живых были ошибки и недостатки, то, погибая, они сразу обретали нетленный ореол вокруг магического поля.
* * *
— Как ты могла?
Я знала, что Клайдон рано или поздно придет ко мне с этим вопросом. И даже радовалась, что это случилось рано, пока я еще жива. В ошейнике я чувствовала себя почти мертвой, как и в пограничном мире, с той лишь разницей, что обруч не пил мои силы, а лишь блокировал их. Я с какой-то обреченностью рассматривала серые стены камеры, в которую меня поместили до созыва трибунала. Переход в столицу Кресании был почти таким же слаженным, как и в свое время в застенки Коллегии, когда я изображала Кару Лаби. Или ныне уже Гэтис? Глухая боль снова шевельнулась в сердце. Гора обещали отпустить сразу после суда. Но я им не очень верила. Если меня казнят, что им помешает потом разделаться с охотником? Сейчас же они держали его в живых исключительно для того, чтобы я была паинькой.
— Это было что-то новое, скачок сил, Клай. Прости.
— Ты сравняла с землей целый город и говоришь прости? — я почти физически ощущала его боль, несмотря на ошейник.
— Да, говорю. А кресанийцы просили прощения за Альд? А за остальные города? А за Паитона и Идриса? А за твои раны, Клай? — мои глаза невольно загорелись.
— Это вынужденное перемирие, — Клайдон опустил взгляд.
— Тебя Дигин направил в группу? Ты же должен был еще минимум вар восстанавливаться.
Клайдон промолчал.
— Он не лучше кресанийцев, — проговорила я, отворачиваясь. Мне больно было смотреть на разбитого затравленного Клая.
— Знаешь, как меня теперь зовут? — спросил он, опускаясь на пол рядом с моей камерой. — Клай, просто Клай. Для всех. Не только для друзей.
— Ты по праву можешь называться Клайдоном, — возразила я искренне. — И полагаю, что сейчас любой почел бы за честь добавить к своему имени название твоего города.
— Ты не знала, да? — спустя несколько долгих секунд тишины спросил он. — Не видела Дон?
— Нет, — ответила я, правильно истолковав его вопрос. — Я стояла к нему спиной, когда все случилось.
— Ты развеяла их в пыль.
— Да, прости.
— Я о кресанийцах, — со злорадством произнес он. — Если бы ты научилась контролировать эту мощь, мы могли бы снести их одним ударом. Развеять в пыль их столицу вместе с проклятой верхушкой.
— Может быть, — осторожно заметила я, пытаясь просунуть руку под обруч и потереть кожу. — Но я бы и здесь не оставила никого в живых.
— Ну и пусть, — выдохнул Клайдон. — Они ведь не щадили никого.
— Откуда ты знаешь о том, что случилось под Доном? — сменила я тему.
— Тонвель, — откликнулся Клай.
— Как он? — спросила я, вспоминая магистра иллюзий и то, с какой опаской он смотрел на меня в последний раз.
— Освобожден до полного выздоровления.
— С чего бы такая милость от Дигина? — удивилась я.
— Боится его, — пожал плечами Клай.
— Послушай, — он повернулся ко мне и отыскал мой взгляд. — Я попробую освободить Гора, но с ошейником ничего сделать не смогу. Ключи у кресанийцев, нам их не дают. А если попробовать применить что-нибудь эдакое, — он улыбнулся мне почти знакомой улыбкой, — можно лишиться головы. Твоей, твоей, не усмехайся, — Клай бессильно взмахнул рукой. — Здесь магистр воды или огня помог бы, но среди наших такого нет.
— Освободи Гора, — попросила я, ощущая, как теплеет на сердце, — а остальное не важно.
— Они убьют тебя, — мрачно поведал мне Клай.
Я, вообще-то, догадывалась, но слышать очередное подтверждение своих мыслей все же было неприятно.
— Вот равновесие и восторжествует, — грустно улыбнулась я.
— Ты видела Сайруса? Где он?
— Он нам не поможет, — вздохнула я и поторопилась отвернуться, чтобы Клай ничего не прочел по моему лицу.
— Олянка-Олянка, — протянул Клай, — я же предупреждал тебя. Впрочем, сам не лучше. Верил ему до последнего.
— Дигин ведь объявил его преступником, — слабо попыталась защитить я бывшего Главу.
— Он не должен был допустить этого!
— Он спас Гак, — пожала я плечами, — пожертвовав собой.
— И что в итоге? — возмутился Клай. — Мы безвозвратно потеряли юг. И все теперь подчиняемся ставленнику Кресании.
— Это ты зря, — возразила я. — Дигин — конечно, гад. Но он — гаковец, а не кресаниец.
— Он — предатель, который с радостью обвинил во всем Сайруса и побежал жать руки убийцам.
— Можно спорить, сколько угодно, но благодаря этому война все же прекратилась.
