— Сдается мне, ты ему не по вкусу, — на лице вора обозначилась полуулыбка. — Нужно идти дальше, скоро тишина здесь будет нарушена. Пошли.
Мимоходом обернувшись на камеру с пауком, я размышлял, с какой стати животное так внимательно разглядывало меня, не пытаясь напасть.[39] Мой взгляд скользнул по решетке противоположной комнаты и мурашки побежали по спине: там находилась дыба вместе с «железной девой». Да, Ройбен был чрезвычайно недобрым малым.
По коридору и поднимающейся вверх лестнице Гарретт привел меня в какой-то господский дом, большой и богато обставленный. По зеркальным полам из полированного камня оказалось абсолютно невозможно двигаться без шума. Из комнаты за наглухо закрытой двустворчатой дверью приглушенно доносились обрывки суматошного разговора. Удалось расслышать слова «дух» и «привидение». Похоже, там шла ожесточенная дискуссия и внутри собралась почти вся ройбеновская шайка — дом обходили лишь одинокие дозорные, чьи шаги можно было услышать еще издали. Гарретт по ходу дела «изъял» одну маленькую, но чрезвычайно дорогую вазу, занимавшую почетное место на высокой полке. Украшавшие ее драгоценности ярко сверкнули, когда она исчезала в недрах плаща.
— Вазы — одна из слабостей старого доброго Ройбена, — сказал тихо вор и в его голосе ощущалась лишь одному ему понятная насмешка. Я смекнул, что эта ваза далеко не первая из тех, что успел позаимствовать Гарретт у «старого доброго Ройбена».
Чутко прислушиваясь к вышагивающему где-то вдалеке стражнику, мы как можно тише поспешили к большой деревянной двери, ведущей судя по всему во внутренний двор или в сад. Сквозь находившееся рядом темное окошко я увидел, что тусклое солнце уже зашло.
Дверь оказалась крепко запертой, нам даже пришлось притаиться в темном углу и дожидаться, пока пересекающий помещение стражник не отойдет на приличное расстояние. Потом Гарретт продолжил работу, а я прислушивался к стуку сапог по гладкому полу и голосам в соседней комнате. Судя по всему, собрание подошло к концу — было слышно, как отодвигают стулья и гомон гильдийцев начал перемещаться в нашу сторону. Это меня сильно обеспокоило, но тут одна из ручек подалась и с щелчком опустилась.
Гарретт выпихнул меня на свободу и запер следом дверь как раз в тот момент, когда распахнулась другая и коридор наполнился шумом и гамом. Мы стояли в маленьком внутреннем дворике, огороженным с трех сторон флигелями главного здания, а с четвертой высоченной стеной. Пока здесь не было стражников, но это не продлится вечно — скоро ройбеновские парни возьмут себя в руки. Гарретт направился прямо к стене, вытаскивая из колчана плющ-стрелу.
Как бы плохо я не думал про язычников, но этой штуке цены не было. Такая мысль пришла в голову, когда прочная живая лиана снова опустилась сверху. Как вообще стрела смогла пробить такую толстую каменную стену? Меня мучил этот вопрос, а Гарретт велел карабкаться вверх. Что я и проделал и теперь сидел верхом на стене, тяжело дыша и дожидаясь своего спутника. На этот раз он поднимался по лиане намного лучше чем пару дней назад, хотя все же с некоторым усилием. Пока Гарретт карабкался, я внимательно рассмотрел стрелу. Она и в самом деле не пробила насквозь стену, а подобно ползучему растению выпустила массу корней, густой паутиной зацепившихся за камни и с легкостью разломавших заполненные раствором швы между ними. Залезший наверх Гарретт ухватил лиану и перекинул ее на другую сторону, чтобы тут же начать спуск. Я поспешно устремился следом, потому что услышал, как открылась дверь и во двор вышел и в этот же момент откуда-то из дома донесся громкий вопль. Не совсем понятно, что именно орал Ройбен, но слово «ваза» разобрать удалось.
Мы сейчас находились совсем не в Доках, а в одном из «лучших» кварталов возле Рынка, как я определил по ближайшим зданиям. Стена отделяла владения Ройбена от узкого мрачного переулка, соединявшего две широких, ярко освещенных фонарями улицы. Здесь, где сходились задние стороны разных домов, мы были совсем одни (если не считать ошивавшейся тут же бездомной кошки), в то время как слева и справа царила обычная городская суета — вечер только наступил. Гарретт освободил из стены языческую стрелу,[40] закутался в плащ и низко нахлобучил широкий капюшон. Я не сделал того же самого — две одинаковых замотанных фигуры могут привлечь чье-нибудь внимание, а так мой безобидный вид вообще никому в глаза не бросался. Поспевать за широким шагом Гарретта — тяжелый труд, однако мне кое-как это удавалось и мы невредимыми добрались до его пристанища, когда первые снежинки начали свой танец на притихших улицах Города.
Когда мы немного согрелись и отдохнули, Гарретт начал тщательное изучение медальона через увеличительное стекло, а я наконец привел в порядок свои мысли, сидя на своей лежанке и разглядывая огонь в камине. Образ Крысюка все время всплывал в памяти. Что же такое я увидел, прежде чем свалился без чувств? Мне не давала покоя та смутно знакомая фигура из видения, сейчас странный образ опять ускользнул и я так и не сумел понять, кем же он мог быть.
В конце концов надоело про это думать и мысли мои сосредоточились на домашней зверушке Ройбена. Паучище на самом деле не испугал меня, но вряд ли потому, что был миролюбиво настроен или из-за разделявших нас толстых прутьев решетки. Люди определенно входили в его меню, например персоны, стремившиеся как-то навредить Ройбену (это доказывали остатки последнего обеда твари). Однако я откуда-то знал, что животное не напало бы даже в том случае, если бы стояло прямо напротив меня. Интересно, почему?
Почувствовав на себе взгляд Гарретта, я обернулся:
— Зачем кому-то понадобилось держать дома такого питомца?
Он лишь пожал плечами:
— Наверное, паучок экономит Ройбену кучу времени, заботясь о трупах — не нужно тащить их вниз, к Докам. А еще он умиляется, разглядывая свою зверушку.
Ройбен был мне ненавистен.
— Эта тварь не должна там находиться!
Вор воззрился на меня с некоторым удивлением. Ясное дело, его сбивало с толку, почему я беспокоюсь о судьбе маленького чудовища, а не о его жертвах. Помолчав несколько секунд, он сказал:
— Он вел себя необычно.
Я вопросительно глянул на Гарретта, но тот опять погрузился в изучение артефакта. В принципе было ясно, что он хотел этим сказать — у него также не нашлось объяснения странному поведению паука. Немного поглядев на пламя, я поднялся и сел за столом, чтобы рассмотреть загадочный медальон. Весьма простой с виду, он казался сделанным не из золота, а из какого-то серебристо-белого металла, сохранившего свой блеск вопреки пролетевшим столетиям. Хотя вещица была сделана в форме ромба, каждая ее сторона была так сильно вогнута, что получалось странное подобие четырехлучевой звезды. В середине каждого луча находился маленький и черный как ночь камень, а в центре еще один, тоже непроглядно-черный и блестящий, точь-в-точь как удивительный замок, обнаруженный нами в церкви Св. Квинтуса. Вплавленная в неведомый металл тонкая золотая линия соединяла камни до боли знакомым образом. На обратной стороне артефакта были выгравированы изящные неведомые письмена.
