Вор воззрился на меня с некоторым удивлением. Ясное дело, его сбивало с толку, почему я беспокоюсь о судьбе маленького чудовища, а не о его жертвах. Помолчав несколько секунд, он сказал:
— Он вел себя необычно.
Я вопросительно глянул на Гарретта, но тот опять погрузился в изучение артефакта. В принципе было ясно, что он хотел этим сказать — у него также не нашлось объяснения странному поведению паука. Немного поглядев на пламя, я поднялся и сел за столом, чтобы рассмотреть загадочный медальон. Весьма простой с виду, он казался сделанным не из золота, а из какого-то серебристо-белого металла, сохранившего свой блеск вопреки пролетевшим столетиям. Хотя вещица была сделана в форме ромба, каждая ее сторона была так сильно вогнута, что получалось странное подобие четырехлучевой звезды. В середине каждого луча находился маленький и черный как ночь камень, а в центре еще один, тоже непроглядно-черный и блестящий, точь-в-точь как удивительный замок, обнаруженный нами в церкви Св. Квинтуса. Вплавленная в неведомый металл тонкая золотая линия соединяла камни до боли знакомым образом. На обратной стороне артефакта были выгравированы изящные неведомые письмена.
— Думаете, это ключ?
— Возможно.
— Значит, завтра идем в Св. Квинтус?
— Нет. Только в том случае, если узнаем, что тут написано. — Пальцем он провел по гравировке. — И не ранее, чем выясним точнее, что нас там ждет. Сначала расспросим Езекила.
Мое настроение улучшилось из-за перспективы снова увидеть Дану. Повернувшись к камину, я без всяких мыслей глядел на пляшущие языки, пока Гарретт, поднявшись, проверял свое снаряжение. Немного погодя он снова сел рядом, придирчиво рассматривая некоторые стрелы. Положив на стол несколько световых и газовых бомб, вор убедился в их исправности. Те, которое успешно прошли проверку, были убраны в сторону, а с другими он начал кропотливую работу.
Взяв в руки плющ-стрелу, не вызвавшую у Гарретта никаких нареканий, я внимательно разглядывал невиданную вещицу. Ощущения при соприкосновении с ней моей ладони были совершенно иными, чем от других стрел. Казалось, она пульсирует, дрожит от переполняющей ее странной энергии, которая стремится высвободиться. Странно, что в столь небольшом предмете скрывалось так много жизни. Я снова вопросительно взглянул на Гарретта. Подобную стрелу ему могла дать только очень могущественная волшебница.
— Кем была Ваша подруга, сделавшая такой подарок?
Он как раз чистил спусковой механизм бомбы-вспышки и замер, глядя на стрелу в моей руке. Вопрос был для Гарретта не то чтобы совсем неожиданным, а скорее казался неприятным. С секунду он обдумывал, как бы уклониться от ответа, затем вздохнул и положил бомбу на стол. Взяв у меня стрелу, он осторожно, почти с нежностью провел кончиками пальцев по темно-зеленому древку. В глазах застыло то же самое неопределенно-печальное выражение, как и во время рассказа истории с Обманщиком. Вор по-прежнему молчал и я решил тихо добавить:
— Она, наверное, была невероятно могучей колдуньей.
— О да, и даже намного больше. — Узкий указательный палец скользнул по острию стрелы. Ее изготовили не из металла, но неведомый материал был тверже стали. — Это ей я обязан вот этим украшением. — указал он на свой искусственный глаз.
— Приспешница Обманщика?
И каким же чудом она оказалась его «подружкой»? Гарретт отлично понимал, что творится сейчас у меня в голове и сказал:
— Мы и вправду были врагами. Но потом положение дел изменилось.
— Каким образом?
— В игру вступили Механисты. Что ты о них знаешь?
— Это была секта, отколовшаяся от Ордена моих братьев. Их догматы веры отличались крайним радикализмом…
Вор скорчил насмешливую гримасу — он считал братьев ненамного либеральнее приверженцев Карраса. Я проигнорировал его поведение и продолжал:
— Они хотели смести с лица земли все связанное с язычниками. Творения природы были им противны. Их предводитель Каррас выдавал себя за пророка Строителя и создал все эти машины…
Я видел несколько таких штуковин во время поездок с отцом в Город. Тяжелые, выше человеческого роста, целиком из блестящего металла, они на первый взгляд напомнили мне огромных стальных уток, потому передвигались вразвалку на двух ногах, прикрепленных к шарообразному брюху. Головы механических созданий походили на человеческие, но эти отливающие медью, гладкие лица абсолютно ничего не выражали, а единственный сияющий синим глаз неприятно мерцал. Из корпусов поднимался пар, тяжелые шаги были настолько громкими, что их звук еще долго раздавался даже на расстоянии. Они постоянно жестяными голосами восхваляли Карраса и Строителя, а горожане старательно обходили их стороной. Мне тоже был неприятен вид детей Карраса, особенно отверстие величиной с голову ребенка сбоку их круглого тела-корпуса, откуда они могли выстрелить смертоносным снарядом, способным разорвать в клочья взрослого мужчину. Я не любил языческую магию, однако технические хитрости Механистов внушали еще меньше доверия. Уже тогда казалось странным, зачем слуге Строителя потребовалась целая армия, по численности далеко превосходившая городскую стражу. После чтения «Книги новых догматов веры» мне теперь стало ясно, как близка была ужасная катастрофа.
Откашлявшись, я сказал:
— Он окончательно помешался и умер в своем Соборе. Говорят, что он покончил с собой. Так пришел конец секте Механистов. Она не выдержала борьбы за власть между ближайшими сподвижниками Карраса и все больше распадалась, пока последние ее остатки не канули в безвестность.
— Если хочешь объединить двух противников, найди им общего врага, — произнес в ответ Гарретт. Я не сразу понял.
— Каррас? Почему?..
— Почему я был ему как бельмо на глазу? Да вот, знаешь, лично у него как-то не получилось об этом спросить. С самого начала старик воспринимал меня как угрозу.
Что впоследствии блестяще подтвердилось, судя по предыдущим высказываниям Гарретта. Каррас на свою беду предпринял «меры безопасности» против мастера-вора.
— А как же здесь замешана эта женщина?
— Она не была женщиной… по крайней мере в человеческом смысле слова. До сих пор точно не знаю, что же она собой представляла. — Он сомкнул пальцы вокруг острия плющ-стрелы, не боясь пораниться. — Ее звали Виктория, во всяком случае так она сама себя именовала в человеческом обличье. После смерти Обманщика она стала богиней-защитницей язычников и потому одним из главных противников деяний Карраса. Но ее мощь не была беспредельной.
Он снова рассеянно умолк.[41]
