Хозяин продолжал водить к себе женщин, и я радовалась, что наши смежные комнаты звукоизолированы. Неизменно он приходил ко мне за час полтора до того, как лечь спать мы разговаривали обо всем на свете. К моей идее обратиться к профессору Мариендорф хозяин отнесся холодно и упомянул, что Рахиль все же дурно влияет на неокрепшие умы.
Он не прикасался ко мне даже случайно, даже намеком, он старался быть мне и матерью, и другом, и братом, кем угодно, только бы не прикасаться ко мне. А мне не хватало чужого тепла. На четвертый день я так изголодалась по нему, что и хозяйское тепло сошло бы. Но гордость мне не позволяла самой налаживать контакт с Максимусом. Пусть все остается, как есть, так лучше.
На пятый день я взвыла, мне хотелось выйти на улицу, или хотя бы из комнаты, или почитать, да хоть телевизор посмотреть. Я отчаянно соскучилась.
Я встала с кровати, голова легко кружилась, но я вполне смогла выйти из комнаты и дойти до дивана. Там меня затошнило, я села и вдохнула свежего, не комнатного воздуха.
— Ты, что тут делаешь? Тебе лежать положено? — набросился Максимус.
— Покладено, — огрызнулась я, — Я с ума уже схожу. Не могу больше лежать. Я вон отъелась как, жутко смотреть.
— Ничего себе, давно пора, теперь тебя касаться не боязно, теперь не развалишься, — хмыкнул хозяин, — Я тебя подраспустил за эту неделю. Надо будет снова тебе гаечки закрутить, чтобы не расслаблялась.
— Мне волноваться вредно. Я гулять хочу.
— Хм… Гулять… Это можно устроить. Одевайся, только без каблуков, и пойдем гулять.
— Ясное дело, что без каблуков, я босиком-то хожу не очень, — Я стала подниматься, как в дверь постучали.
Максимус на секунду замер и краска ушла с его лица.
— Сделаем вид, что нас тут нет, — прошептал он.
Я перепугалась и села на место.
— Макс, открывай, я знаю, что ты здесь, — густой женский голос, голос той старушки с открытия фестиваля.
— Черт, — Максимус выругался и пошел открывать.
— А почему ты открываешь сам? Эта девочка уже от тебя сбежала? — донеслось из коридора.
— Она больна, так что пока я сам, знаешь ли.
Максимус ввел пожилую даму под руку, на лице его было написано смятение.
— Как ты чувствуешь себя? — ласково спросила старушка, садясь рядом.
— Спасибо, сегодня получше, — ответила я.
— Марго, за чем пожаловала? — жестко спросил Максимус, он снова обладал собой полностью, но никак не мог расслабиться. Он усадил Маргариту ко мне на диван и ушел к противоположной стене скрестил руки на груди, и одной ногой накрыл другую. На фоне светлой стены он стал похож на черный восклицательный знак. В глазах его было что-то зловещее, хозяин был в бешенстве.
— Так-то ты встречаешь свою первую любовь, — усмехнулась старушка. Она была абсолютно в своей тарелке, наслаждалась реакцией Максимуса, любовалась ею, как когда-то хозяин любовался мной.
— Аиша, выйди, — приказал Максимус.
— Нет, девочка останется здесь.
— Аиша, выйди, — прорычал Максимус, испепелив меня взглядом.
Я поднялась, но тут же Маргарита вцепилась в мою руку с такой силой, какую я и предполагать не могла. Она сдернула меня обратно, от резкой перемены места мне стало дурно.
— Зачем ты пришла? — Максимус совладал с собой окончательно и сел в кресло напротив, расслабленно сложил руки на животе, фривольно закинул ногу на ногу. Знаем мы эту позу, знаем… Потом вскачет и начнет убивать. Косился на меня хозяин нехорошо. "Вот уйдет Маргарита и кончится моя жизнь", — обреченно думала я.
— Пришла предупредить, что ты слишком заигрался, мальчик мой. Я дружна с губернаторшей, так вот, она очень на тебя обижена за Ио, она жаждет заключить тебя под стражу, птичка моя. Если она придет к тебе сама (что вряд ли), будь любезен соблазнить ее. Она страшная баба, совершенно не в твоем вкусе, — быстро продолжила Маргарита, глядя, как морщится Максимус, — но так ты спасешь свою шкуру и свободу. Чем ты дорожишь больше? А лучше просто собирай вещи и улетай или уплывай, пока не закрыли выезды. Повторяю она очень зла.
Маргарита говорила, царственно растягивая слова, без жестов и почти без мимики. Только глаза меняли выражение. Она мастерски владела интонацией, ее глубокий голос меня усыплял, а каждое слово было ощутимо, до того красиво звучало, что хотелось погладить или потрогать руками эти круглые звуки-шарики.
— Спасибо за информацию, можешь идти, — сухо сказал Максимус и отошел к окну, засунув руки в карманы брюк.
— И все? Ты даже не хочешь узнать, как я живу?
— Тебя не волновало в течении двадцати пяти лет, как живу я. И что теперь? Ты рассчитываешь, что я буду интересоваться тобой, когда прошло столько времени? Когда ты уже старая карга, а я тоже скоро состарюсь.
Маргарита только усмехнулась на "старую каргу", и нежно посмотрела на спину Максимуса.
— За эти двадцать пять лет изменился только наш возраст, и немного наши лица. Внутри все осталось прежним. Ты все еще наивный пацан, который готов любую дрянь подобрать на улице и привести в дом, чтобы потом страдать от нее. Я все еще воспитываю молодых наследниц и берегу их от таких, как ты.
Максимус долго молчал.
— Ты относишься слишком серьезно, мальчик мой, к тому, что было, — улыбалась Маргарита.
— Послушай, Марго, — глухо начал Максимус. — Ты предупредила меня, спасибо. Теперь уходи, пожалуйста. Я все эти годы не хотел тебя видеть, и сейчас не горю желанием.
— Я читала письмо. Но зачем-то ты его написал? Не за тем ли, чтобы я пришла.
— Я написал, что не хочу тебя видеть и вообще слышать твоего имени.
— Ты знаешь, что я люблю поступать противоречиво. Ты сказал не приходить, а я пришла. Умолял бы прийти я бы и взглядом тебя не удостоила.
Бархатный, сладкий голос Маргариты смазывал ее слова ядом. Каждое травило меня, я не говорю про Максимуса, который теперь сел на подоконник и сверлил ее взглядом.
— Марго, смысл выяснять сейчас отношения. Прошло 25 лет. Это человеческая жизнь, это четверть века!
— Ты молод, если так говоришь. В молодости время идет по-другому. В молодости время идет медленнее, но оно идет. В старости оно останавливается. Ты видишь, как сменяются день и ночь, но не видишь, как меняется что-то в тебе. Для тебя 25 лет это четверть века, а для меня… это один день, который поменялся другим, — с достоинством ответила Маргарита, — выяснять отношения надо тогда, когда есть, что выяснять.
— Так вот, нам нечего выяснять, — отрезал Максимус.
— Тогда почему ты боишься меня? Почему ты не открывал дверь, почему ты стараешься занять самый дальний от меня угол? — вдруг перешла в нападение Маргарита, глаза ее сверкнули, а губы искривила гадкая усмешка.
