- Вот мы и встретились с тобой, кровавый пам, - проговорил Арнас, усмехнувшись.
Он достал из-за пояса топор и, размахнувшись, отрубил волку голову. А истерзанный человек, глядя куда-то в небо, вдруг прохрипел по-славянски:
- Савка во всём виноват. Кабы не его перевет, ничего бы не было...
Арнас вздрогнул, устремил на раненого пристальный взгляд. Лик умирающего показался ему знакомым. Ну конечно же! Это был один из тех воев, которых он сам водил в дальние урманы бить югорских хонтуев. Правда, теперь ратник весь зарос бородой, распоротая одежда клочьями висела на теле, а на исхудавшем лице ничего не осталось от того добра молодца, что так лихо рубал югорских бойцов. Если бы не славянская речь, Арнас, пожалуй, и не узнал бы его. Откуда у этого головореза Сорни-Най?
- Как тебе звать? - спросил Арнас.
Ратник замолк, прислушиваясь, потом вдруг слепо улыбнулся и заговорил, глядя в небо:
- По глупости и неразумию, Господи... Неграмотен я, перед бесами слаб... Они, сволочи, подвигли на зло...
Арнас безнадёжно покачал головой. Русич явно бредил. Добить его, чтоб не мучился? Или спросить ещё раз?
- Кто ты? - повторил зырянин, предельно упростив вопрос, чтобы тот просочился в затухающее сознание воина.
Ратник вроде сообразил, что к чему, и ответил слабым голосом:
- Упырь Дырявый. Из ушкуйников я. С воеводой Ядреем на Югру ходил. Прими меня в объятия свои, и прости грехи мои...
Кажется, он принимал Арнаса за бога или кого-то ещё, стоящего при вратах горнего мира.
- Откуда ты иметь Сорни-Най? - громко и с расстановкой произнёс Арнас.
Новгородец вдруг перевёл зрачки на пермяка. Взгляд его немного прояснился.
- Неграмотен я, - с трудом повторил он. - Слов таких не знаю. А ты послушай, что скажу. Сдохну скоро, так хоть ты правду знать будешь... Савка всему злу корень. Он с князьком югорским перевет держал. Он молодцов новгородских сгубил. И воеводу с Яковом... и попа нашего... Он всему виной. А меня подрядил, чтоб я ему Бабу Золотую спёр. Я и спёр, потому как жить хотел... А потом Савку этого прирезал как свинью. Он на то сам напросился. Получил по делам своим. Не от жадности на злодейство пошёл, а по слабости своей, да ещё за ребят отплатить ему хотел. Там ить, среди убиенных, товарищи мои были... дружки... Так что ж мне, терпеть мерзости эти? Не снесла душа... Прирезал я его, был грех. Не казни меня за то... имей снисхождение...
Арнас слушал и почти ничего не понимал. Савка? Какой Савка? При чём здесь этот Савка?
Русич же начал задыхаться, кашлять, слова его стали неразборчивыми, в развороченной груди заклокотало, как в бурной реке.
- Савка - кто? - попытался докричаться до него Арнас. - Кто таков?
Но умирающий уже ничего не слышал. Кашель его постепенно утих, тело перестало вздрагивать, и он испустил дух. Арнас досадливо посмотрел на покойника и отвёл глаза. Теперь ему уже никогда не дознаться правды.
Он пожевал губами и подобрал изваяние, собираясь сунуть его обратно в мешок. Ради такой добычи стоило идти за Камень. Теперь земляки вознесут его до небес! Ведь он убил трёх хонтуев и захватил главную святыню Югры!
Но только он подумал об этом, как в лесу раздалось рычание, и, ломая хрупкий лозняк, на луговину вывалился медведь. Пермяк не медлил ни мгновения. Выронив богиню, он упёрся всем телом в лыжные палки, развернулся в воздухе и устремился прочь. Зверь, зарычав, рванулся за ним. Арнас слышал за спиной его хриплое дыхание и хруст снега под тяжёлыми лапами. "Нум-Торум! - пронеслась в голове испуганная мысль. - Это бог явился за святыней". Ужас охватил его. Он понял, что обречён. Никому не дано уйти от разъярённого бога. Но тело его продолжало сражаться за жизнь, не слушая доводов разума. Руки с силой отталкивались палками от земли, пробивая глубокий спёкшийся наст, ноги делали огромные шаги, скользя лыжами по твёрдой корке снега. Медведь неумолимо настигал. Очень скоро он должен был подмять под себя человека. Арнас хотел было развернуться, чтобы встретить смерть лицом к лицу, но тут меж сосновых ветвей забрезжила белая равнина -заметённое пургой русло реки. "Доберусь туда, а там уж поглядим, кто кого", - подумал зырянин. Он выкатился на край невысокого обрывчика, нависшего над речной вымоиной, и, не замедляя хода, сиганул вниз. Краем глаза успел заметить шагах в двухстах от себя растянувшуюся по льду цепочку нарт и множество людей в русских тулупах. "Неужто новгородцы?" - поразился он. Раздумывать было некогда. Чуть не шмякнувшись задом о лёд, Арнас лихо вывернул лыжи и припустил к противоположному берегу. За спиной его раздался обиженный рёв - это медведь скатился следом. До ушей Арнаса донеслись изумлённые возгласы - кричали русичи, заметив необычную погоню. Вряд ли они узнали Арнаса, скорее, поразились нежданной встрече с шатуном. "Из огня да в полымя". - подумал зырянин. Не оборачиваясь и не сбавляя хода, он быстро пересёк реку и стремительно взлетел на пологий берег. Ему показалось, что пыхтение за спиной поутихло. Пермяк обернулся: новгородцы, бросив нарты, с луками, копьями и рогатинами неслись на зверя, а тот улепётывал от них, смешно подкидывая зад. Одна напасть избавила его от другой. Отныне Арнас был спасён - у Нум-Торума появились иные заботы. Зырянин вытер пот со лба и, поправив сбившийся при беге мешок с припасами, углубился в дремучий березняк.
Сто раз потом зырянин успел проклясть себя, что не вернулся за Сорни-Най, и сто раз похвалить за то же самое - с тяжёлым изваянием за спиной он бы далеко не ушёл. Ему и так пришлось нелегко, особенно на кряже: идя по извилистому руслу реки меж вздымающихся утёсов, пермяк был открыт всем ветрам. Он даже не мог разжечь костёр или построить шалаш - скалы подступали вплотную к воде, не оставляя места для деревьев. Не раз и не два приходилось ему возводить снежные убежища, чтобы не околеть студёной ночью, не раз и не два дрожал он от холода под каменистыми навесами, спасаясь от пурги, не раз и не два накатывало на него отчаяние, почти доводя до слёз. Но он преодолел все напасти и, хоть обессилевший, больной и обмороженный, добрался до родного павыла. Это было как чудо: после стольких дней одиночества, страха и безнадёги вдруг оказаться в окружении родных и близких. Арнасу казалось, будто он спит - до того восхитительным предстало всё вокруг. Даже покосившиеся хибары и кислые лица земляков представились ему чем-то неземным и прекрасным.
Отец встретил его неласково. Даже югорские скальпы не смогли смягчить шамана.
- Что вернулся - хорошо, - сказал он. - И что имени своего не замарал- тоже хорошо. А вот что изваяние не разбил - плохо. И что с русичами полаялся - тоже плохо. Они теперь нам всё припомнят, когда обратно поплывут. Из-за твоей ретивости весь павыл стонать будет.
- Изваяние мне бить было некогда - медведь отвлёк... - начал было Арнас.
- Так вернулся бы за ним. Что помешало?
- Чуял я - не будет добра, ежели его расколотить. Несчастья оно притягивает. Все, кто его касался, погибли. Кроме одного человека. Но и на него чей-то меч найдётся.
- Кого же?
- Буслая, вожака разбойных людей. Он, должно, от внезапной смерти заговорён - ничто его не берёт. Наверно, богатые жертвы духам принёс.
- Видишь, Буслай этот избран богами. А ты навлёк его гнев.
- Он обо мне и не помнит. Что я ему? Какой-то лесовик, каких много.
- Как был ты легковесным, так и остался. Если теперь не образумишься, сломаешь себе шею. Помяни моё слово.
- А ты, отец, видать, преуспел со своей мудростью, - съязвил Арнас, но тут же смутился, устыдившись грубости.
Шаман смерил его холодным взглядом.
- Осторожнее надо поступать, не рубить с плеча. - промолвил он. - Мы - народ слабый, рассеянный по курьям да урманам. Нам в открытую против врагов не устоять. Потому бить надо незаметно, чтобы противник не сразу почувствовал. А почувствовав, не смог бы ответить. Вот так.
- На словах-то любой умён. А попробуй-ка на деле, - пробурчал Арнас, опять закипая.
Шаман вздохнул.
- Молод ты и горяч, а потому не заглядываешь вдаль. Невдомёк тебе, что пока на стадо точат зубы две волчьи стаи, олени могут наслаждаться покоем. Но стоит одной стае прогнать другую, как для оленей наступают тяжёлые времена.
- Не проще ли нанять собак и умелого пастуха? - буркнул Арнас.
- Где ж взять такого? - вздохнул шаман. - С пастухами нынче туго. Перевелись пастухи, некому вести зырянский народ за собой.
- Я готов им стать, - пылко заявил Арнас.
- Куда тебе, молокососу!
- Я убил трёх югорских хонтуев!
- И что с того? Разве ты подорвал этим югорскую мощь? Разве отвёл угрозу от наших земель? Как бы ты ни тужился, всё равно обречён плясать под дуду чужаков - русичей или югорцев.
