– Ясно, ясно, – Торвард снова усмехнулся. – Все как я и думал. А теперь, когда двое законных сыновей не оправдали надежд, Сигмунд выкопал тебя из навоза, отряхнул, почистил немного, нарядил в крашеные одежды и отправил за местью? У самого, видать, под старость коленки ослабели! А если, думает, и этому шею свернут, то можно опять в навозе покопаться – может, там еще трое таких же наследничков подрастают!
– Не смей так говорить о моем отце! – Побледневший Бьярни в гневе сделал шаг вперед.
– А попробуй-ка мне запретить! – На смуглом лице Торварда отражалось истинное удовольствие от этой беседы. – Что я смею и чего не смею, знаю только я сам, а у тебя хрен не дорос мне запрещать!
– Я…
– Ты – неблагодарный щенок! Да ты должен вилять хвостом и мне башмаки лизать, ведь я, во-первых, оставил тебя в живых в тот раз, хотя мог бы зарезать, как свинью. А во-вторых, это я сделал тебя свободным человеком и полноправным наследником рода! У своего папаши ты так и состарился бы в хлеву, между кучами навоза, всю жизнь кормил бы свиней, ездил за дровами, чистил котлы и чинил ограды! А все богатства и почести достались бы тем двоим, которые, хоть и были порядочными рохлями, все же родились от знатной матери с богатым приданым! Это я убрал их с твоего пути, я отдал тебе все то, что раньше принадлежало им! Честь, богатство, достоинство! А ты вместо спасибо собираешься меня убить! Ну, попробуй! – Торвард вдруг шагнул вперед, положив руку на потертую рукоять меча, и его стремительное, сильное движение никого не навело бы на мысль, что совсем недавно он умирал от тяжелой раны. – Попробуй! Отчего бы не дать тебе случай себя показать? И тебе приятно, и мне ничего не стоит. Я возьму этот остров, как взял вашу усадьбу, и уже к вечеру моими будут и эта земля, и все ее люди, и скот, и все сокровища твоего здешнего деда – если, конечно, твоя мать не наврала, что приходится ему дочерью! А то, знаешь ли, ушлые торговцы рабами про каждую красивую уладку врут, будто она-де королевская дочь, чтобы три марки за нее содрать. А дурак-покупатель слюни распустит и кошель развязывает – лишь бы ему поскорее увести ее в сторонку и развязать штаны! Кстати, помню, у тебя в Камберге была очень красивая сестренка… такая нежная и сладкая. – На его лице вдруг проступило совсем несвоевременное и неуместное выражение страстного влечения, словно вспышка пламени, озаряющая тлеющие угли, и это покоробило Бьярни едва ли не больше, чем все прочие оскорбления ему и его родичам. – Мне тогда немного не хватило времени, а жаль. Говорят, у тебя и тут припасена такая, – уж теперь-то я время найду!
Во время этой речи Бьярни едва сдерживался – выжидая только, когда Торвард замолчит и вынет меч из ножен, чтобы броситься вперед. Этой речью конунг фьяллей опозорил весь его род и всех родичей, сколько их есть, и в глазах темнело от ярости. Торвард и сам видел, что его противник доведен до нужного для хорошей драки накала. Произнося последние слова, Торвард сбросил плащ на руки оруженосца и протянул руку, чтобы взять у него шлем.
– Конунг, зачем? – только и пробормотал изумленный Асбьерн Поединщик и даже прикоснулся к его плечу, пытаясь образумить и остановить.
Все же обговорили заранее: Торвард не собирался сражаться сам, а намеревался ждать позади, откуда ему было бы видно происходящее, и в случае надобности руководить своими людьми. Он уже достаточно окреп, чтобы идти в поход, но в битве, еще не вернувший прежней силы и быстроты, пал бы легкой жертвой любого мало-мальски подготовленного противника.
– Отстань! – бросил Торвард.
– Конунг, не надо, давай я, если он так тебя достал! – К нему шагнул Халльмунд, и на его суровом бородатом лице сейчас отражались ужас и мольба.
Он с самого начала подозревал, что Торвард не усидит в безопасном месте, когда запахнет кровью, и изо всех сил уговаривал его остаться на Снатхе. Впрочем, не слишком надеясь на успех, поскольку прекрасно знал упрямство своего конунга.
– Я сам! – рявкнул Торвард. – Я сам его сделаю, а вы не плачьте, и вам работы хватит. Вон там сколько волосатиков у него за спиной, и каждый полон геройских боевых приемов! Но уж с этим парнем я сам разберусь!
– Но ты…
– Плох бы я был, если бы и одной рукой не справился со вчерашним рабом! Боюсь только, как бы не замутило от навозной вони! Регне, что стоишь, рот разиня, будто голую девку увидел? Щит давай!
Быстро надев шлем, Торвард за несколько мгновений приготовился к бою. И ни малейших признаков недавней слабости не было заметно в его стремительных движениях. Телохранители и хирдманы дивились: он будто забыл о своей слабости и боли, вообще забыл о том, что недавно был тяжело ранен, и чувствовал себя таким же сильным, как и до того злосчастного дня!
А Торвард и правда забыл о своих ранах, вернее, просто об этом не думал. Когда он увидел Бьярни, такого гордого, решительного, сильного, овеянного алым пламенем ворожбы, – от своей матери-ведьмы Торвард унаследовал чутье на такие вещи, хотя не вполне осознавал это, – в нем вдруг свершились удивительные перемены. Эта волна ненависти, исходящая от противника, внезапно и его самого наполнила силой. Элит была сведуща в ворожбе, и Бьярни действительно призвал в себя дух Красного Дракона, но они не могли предвидеть, как это скажется на их противнике, каким образом повлияет на него их ворожба, преломленная через проклятье Эрхины. Чем более сильный противник перед ним появлялся, тем сильнее становился он сам – так двойные заклинания Хердис и Эрхины боролись в его судьбе, стремясь и погубить, и спасти от гибели. Бьярни тоже надел шлем, сбросив алый плащ с золотой бахромой – не настолько он еще проникся уладским героическим духом, чтобы красоту предпочитать надежной защите. Торвард первым двинулся к нему, словно не мог сдержать этой мощи, которая разрывала его изнутри и сама несла вперед. Бьярни поспешил навстречу, чтобы не дать никому даже заподозрить, что этот порыв сильного и жестокого врага хоть сколько-то его устрашил. Перед ним было само воплощенное зло – то, что убило Арнвида и послужило причиной пожара в усадьбе Камберг, отняло золотое кольцо Дельбхаэм и тем так затруднило для Бьярни доказательство его происхождения. То, что убило потом и второго его брата Вемунда, оскорбило конунга Рамвальда, а с ним и все племя кваргов. Теперь же оно пришло сюда, на дивные равнины Зеленых островов. Но Бьярни не боялся: это зло в конце концов должно было пожрать само себя.
Чтобы иметь оружие про запас, он перед началом схватки убрал меч в ножны и вооружился секирой. Хорошим ударом он мог бы оставить противника без оружия, а о передышке, чтобы оруженосец мог подать ему новый, они не договаривались! Однако при первом же его выпаде Торвард ловко подцепил секиру краем собственного щита и дернул – рукоять сломалась, оставив в руке Бьярни бесполезный деревянный обломок!
