И вот в этот неуютный мир, где венна за медведя считали, должен был уйти Зорко. А Зорко думал теперь, ушел бы он по большой дороге, утоптанной, если бы не объявился в степях Гурцат? Если б не Гурцат, не появился бы в роду Серых Псов гость — старый калейс. Не шли бы по дороге вельхи, чьи изделия, искусства и песни так бередили в сердце тягу к дальним берегам. Не увидел бы Зорко столько диковинных и красивых вещей, что везли с собой переселявшиеся вельхи, калейсы и неудачливые купцы, приплывшие на восходные берега как раз в год, когда прошлась по этим берегам кровавой косой степняцкая сабля.
Провожали Зорко мать с отцом и сестрами, ведун — не Рокот Искревич, а тот, что помладше, — Латыня Нежданич и старшая мать рода.
— Иди, Зорко. Путь тебе полотном. Лихом дом родной не поминай, только сюда и можешь вернуться ты. И не забудь, чему тебя здесь учили. Живи по Правде, как предки заповедовали, — сказала Свияга Некрасевна. — Пусть и в дальних краях знают, что у Серых Псов живут праведно.
Зорко ответил, как должно, словами благодарности, благословили его родители и наставники, с тем и пошел.
Плава простилась с ним позже, когда вышла, как и договорились они, из-за огромного валуна, похожего на волчью голову, что издавна лежал у зеленой дороги. Плава не плакала, словно знала что-то, чего не знал Зорко, не хотела только говорить. Чтобы вернее сбылось. Но грусти не спрячешь, и увидел ее, эту грусть. Она была похожа на одинокую звезду, когда все небо безлунно и закрыто сплошь пеленой, и горит эта звезда, мерцая и мрея, одна в пустой ночи, высоко над миром, и ни один голос, кроме ветра, не доносится до нее. И ни одно из слабо светящихся внизу печищ не ответит. Зорко помнил, кажется, каждый локон ее волос и каждую черточку, и вкус этих губ не смог бы перебить никакой иной, будь он сколь угодно сладок.
Последним же, с кем расстался Зорко, оказался Клычка — тот самый охотничий пес, живший у Плавы на дворе, с которым Зорко рисовал ее. Большой и серый, с черной почти спиной и рыжеватыми подпалинами за острыми, стоящими торчком ушами, Клычка, на взгляд Зорко, более походил на того первого Серого Пса, от которого и пошло название рода, чем тот, что был изображен на коже, висевшей у места схода. Коже этой, конечно, было немало лет, а все ж не казалась она Зорко такой древней, чтобы помнить еще первого Серого Пса: вельхи везли с собой куда более старые кожи, а также владели хитрыми составами, помогающими коже молодиться долгие годы. У веннов таких премудростей не знали. А рисунок на коже был уж и вовсе невыразителен и даже невзрачен.
Таких мыслей Зорко никому не поверял, даже Плаве. От них нисколько не уменьшалась любовь его к родным местам и вера в родовых богов, но, по разумению Зорко, если уж рисовать Серого Пса, то красиво, чтобы как живой был. Или чтобы как у вельхов: не сразу и скажешь по виду, пес это или басенное чудище, на пса похожее, но мигом поймешь, по сути: пес. Ныне, когда лежала в коробе книга с ликами аррантских богов, которых Пирос Никосич так не уважал, Зорко еще более утвердился в своем мнении.
Из двух легенд, что говорили о первом Сером Псе, куда более известна была та, где сказывалось про пса, что за людей заступился, когда боги на тех разгневались. Не мог понять Зорко, как это пес с богами говорил о таком: у собак свои слова были, как и у всего в мире, у богов — свои. Боги, конечно, могли язык собачий разуметь, да ведь у псов и слов таких не было, чтобы высказать речи, что первому Псу приписывались.
Была и иная легенда, которую тоже знали все, но рассказывали и вспоминали редко. Но не жаловали ее матери рода, и ведуны к ней никогда не обращались. А Зорко она куда более по нраву пришлась.
В давние времена, когда людей на земле было мало, венны и сольвенны жили еще единым народом, сегванов на побережье вовсе не знали, а вельхи проживали повсюду от Галирада до Вечной Степи, предки рода Серого Пса обитали южнее отрога Самоцветных гор, что уходил почти до восходных побережий. Сейчас в том месте, где отрог подходит к морю, как знал теперь Зорко, лежала земля Аша-Вахишта. Но в стародавние времена часть веннов жила чуть южнее и гораздо дальше в глубь земли: до моря оттуда далеко было.
Жили неплохо, но с полудня пришел страшный враг. Каков он был, о том легенда молчала. Невнятно было даже, люди то или какие иные племена, но не это было важно. Пришельцы подступили внезапно и были жестоки. Биться с ними венны смогли недолго и стали отступать через горы на полночь. Враги гнали их все выше, туда, где на перевалах уже лежит снег. Кого-то убили, иные замерзли или сорвались с обрывов. Через перевал ушла только одна девушка, совсем еще юная. На полночь от гор было гораздо холоднее. Начал идти снег, а жилья не было. Девушка зарылась в листья и еловый лапник, но холод побеждал, и она уже думала, что замерзла и видит предсмертный сон, когда из лесной темноты вдруг вышел огромный серый зверь, которого она вначале приняла за волка.
Но это был пес. Он лег рядом и согрел ее, а потом еще целых три года носил ей пищу. Через несколько месяцев после той ночи у нее родились дети — близнецы, брат и сестра. С тех пор и начался род Серых Псов.
Зорко знал, что эта легенда — чистая, настоящая сказка, но была она куда интереснее первой. И ничего страшного не видел он в том, чтобы считаться потомком Серого Пса: собаки были куда разумнее и добрее, чем иной раз могли быть люди…
Но мысли его опять вернулись к Гурцату, как вспомнил он вдруг, что на полуночных склонах того хребта, через кой пришлось перевалить тогда разбитым веннам, жили ныне горные вельхи, а на вельхов теперь наседал с полудня Гурцат.
И опять, если бы не Гурцат, случилась бы история в Лесном Углу? Конечно, лишь случаем Зорко пришел в погост тем самым злосчастным днем, когда съехались туда Хальфдир и Прастен. Но разве не было в той случайности воли богов? Разве человек способен предвидеть случайности, что с ним произойдут? А раз не способен сам человек, то, значит, тут дела богов. И боги привели его в Лесной Угол в положенный ими срок.
Зорко заново воскресил в памяти черный морок и черную грозу. Снова видел он Хальфдира и Хольгера, Бутрима, Прастена и двоих степняков. Почему же именно степняк не испугался черной молнии, почему его не убило ее ударами? Потому ли, что у него не было выбора, а потому и не было страха? Или видел он черную молнию допрежь и знал, что от нее ждать? А если знал, то откуда? Ужели колдун был? Да и кто сказал, что он жив остался? — подумал вдруг Зорко.
Но тут же понял, что не прав. Лазутчики галирадского кнеса не только под стенами города ходили, но забирались в такие края, откуда до Галирада не одну седмицу ехать нужно. Гонцы от них и сообщили, что прознали в степи о том, как негостеприимно с послами к нарлакским государям в Лесном Углу обошлись. Оттого и всполошились бояре галирадские и сам кнес.
