Внезапно Мина в ярости бросилась к камню, принялась пинать его и бить по нему кулаками.
Рис схватил ее, но она успела поранить руку об острую грань. Из раны текла кровь. Он оттащил Мину от камня. Она высвободилась и стояла, тяжело дыша и злобно глядя на отражение, затем вытерла кровоточащую ладонь о платье.
— Почему эта женщина так уставилась на меня? Она мне не нравится! Какое ей дело до меня? — в ярости кричала Мина.
Рис попытался успокоить ее, но он сам был потрясен при виде женщины с суровым лицом и янтарными глазами, смотревшей на них из черного зеркала.
— Ничего себе, — произнес Паслен. Подойдя к монаху, кендер уставился на Мину, затем на отражение, потер глаза и поскреб затылок. — Ничего себе, — повторил он.
Озадаченно покачав головой, он повернулся к Рису.
— Я ужасно не хочу добавлять нам проблем, особенно сейчас, когда проблемы приняли такую необычную форму… Но тебе, мне кажется, следует знать, что вон по тому склону спускается большой отряд минотавров.
Кендер заморгал и прикрыл глаза от солнца.
— Я знаю, что это покажется тебе странным, Рис, но, по-моему, с ними идет эльф.
Галдара преследовали призраки. Это были не призраки мертвых, как во время Войны Душ. Это были призраки его самого, его собственного мертвого прошлого. Здесь, в Нераке, Мина пришла в этот мир и навсегда изменила жизнь Галдара. Он не бывал в этой долине с той ночи, которая оказалась одновременно ужасной и прекрасной. Сейчас путешествие в Нераку не доставило ему радости. Время залечило рану, на обрубке руки наросла плоть. Но в памяти осталась боль, пульсирующая, мучительная, словно боль в этой воображаемой руке.
— Гномы называют это место Гамашинох, — сказал Галдар. — Это означает «Песнь Смерти». Думаю, сейчас они уже нашли другое название, потому что песни прекратились хвала Саргасу, — добавил он.
Он говорил с единственным, с кем стоило разговаривать, — с Валтонисом, и говорил не потому, что ему доставляло удовольствие беседовать с эльфом. Вражда между минотаврами и эльфами уходила корнями в далекое прошлое, и Галдар не видел причин прекращать ее. Да, говорили, что этот эльф — Бог-Странник, сам минотавр был свидетелем его превращения. Он не понимал одного — почему все так суетятся вокруг этого Валтониса. Ну был он когда-то
Богом, и что дальше? А теперь он стал простым смертным, и ему приходится отлучаться в лес по нужде, как и всем прочим.
Галдар говорил потому, что голос его нарушал зловещую тишину, накрывшую долину, словно одеяло. Вообще-то минотавр считал, что тишина все же лучше жуткого пения, которое они слышали в прошлый раз, когда были здесь. Души мертвых, жаловавшиеся на свою участь, наконец покинули это место.
Они вошли в долину вдвоем; Галдар приказал своим воинам остаться на вершине хребта. Минотавры запротестовали. Они даже осмелились возражать ему, а ни один минотавр никогда не спорил с командиром. Если Галдар настаивал на том, чтобы спуститься в проклятую долину, его люди хотели идти с ним.
Воины-минотавры боготворили Галдара. Он был немногословен и грубоват, и им нравились эти черты. Командир разделял с ними все лишения и не делал тайны из того, что это задание нравится ему не больше, чем им, особенно поход в проклятую долину Нераки.
Такхизис была супругой Саргаса, но согласия между ними не было. Ее любимая раса, людоеды, веками находилась во вражде с минотаврами, они когда-то даже поработили минотавров и жестоко обращались с ними. Саргас заступился за своих подопечных, но жена лишь посмеялась над ним, осыпав насмешками и его, и его расу. Темной Королевы давно уже не было в живых — по крайней мере, так говорили. Но минотавры не доверяли сообщениям о Такхизис. Один раз ее уже изгонял Хума Победитель Драконов, и она вернулась. Она вполне могла восстать из мертвых еще раз, и никому не хотелось идти в темную долину, где она когда-то владычествовала.
— Если ты не вернешься к полудню, мы пойдем искать тебя, командир, — заявил заместитель Галдара, и остальные минотавры одобрительно загомонили.
— Нет, не пойдете! — рявкнул Галдар, обводя их яростным взглядом. — Если я не приду до заката, возвращайтесь в Джелек. Доложите обо всем жрецам Саргаса.
— И что мы должны сообщить им, господин? — спросил заместитель.
— Что я исполнил приказ Бога, — гордо ответил Галдар.
Воины поняли, что он хотел сказать, и, хотя им это не понравилось, спорить не стали. Покинув долину, они спустились к подножию хребта и принялись коротать время за игрой в кости, которая никому не доставляла удовольствия.
Галдар с эльфом продолжали шагать по засыпанной камнями дороге. Минотавр размышлял, та ли это дорога, по которой он шел в ту ночь — в ночь бури, в ночь Мины. Он не узнал ее, но это было неудивительно. Он так старался забыть это кошмарное место. **
— В первый раз я пришел сюда с отрядом в ночь, когда бушевала могучая буря, — объяснил Галдар, когда они сошли с дороги и начали спускаться в долину. — Тогда мы этого не знали, но в этой буре воплотилась сама Такхизис, объявляя миру, что Единая Богиня вернулась и собирается захватить власть над ним. Нами командовал Магит, трус и негодяй, из тех командиров, которые всегда бегут на поле боя и теряют половину отряда убитыми, а потом с помощью подлых уловок пытаются доказать, какие они храбрые.
Командир Магит слез с лошади.
— Мы остаемся здесь. Поставьте мою палатку у самого высокого из этих камней. Галдар, ты назначаешься дежурным по лагерю. Надеюсь, ты справишься с этой простой задачей?
Слова раздавались в мертвом воздухе неестественно громко, хотя голос командира срывался и дрожал. Дыхание ветра, холодное и острое, пронеслось над долиной, превратив горсть песка в небольшой смерч, который угас неподалеку.
— Ты делаешь ошибку, господин, — тихо произнес, почти прошептал Галдар, стараясь не нарушить тишину. — Кто-то не хочет, чтоб мы были здесь.
. — Кто это не хочет, Галдар? — насмешливо спросил командир Магит. — Эти камни? — И он похлопал ладонью по черному кристаллическому монолиту. — Ха! Коровьи суеверия!
— Мы разбили лагерь, — продолжал Галдар негромким, мрачным голосом. — В этой долине. Среди проклятых руин ее проклятого Храма.
В блестящих черных гранях можно было увидеть свое отражение. Отражение это было искажено, перекошено, но каждый с уверенностью мог узнать самого себя…
Солдаты, души которых давно очерствели, смотрели в гладкие черные зеркала, и то, что они видели, наполняло их ужасом. Они видели, как их отражения открывают рты, чтобы петь жуткую песню.
