И тысячи, десятки тысяч беженцев пересекли границы Цинора. И ничего особенного с ними не случилось, потому что Говорящие Хоц-Дзанга поняли ― это и есть те самые люди, которые готовы принять имя «смеги».
Плетение нитей судьбы причудливо и вычурно, ирония судьбы неизбывна. Некогда варанцы враждовали со смегами и истребили их под стягами несравненного Шета оке Яагина. Теперь потомки истребителей смегов сами пришли на Цинор и приняли имя «смеги». Говорящие Хоц-Дзанга, как и было завещано Шетом оке Лагином, стали их пастырями и сами назначили первого свела. Надо же было с чего-то начинать.
Тем временем Эгин Мирный ― хитрейшая и умнейшая бестия, милостивые гиазирьг! ― разгадал замысел Таная. И, как и всякий талантливый войско-водитель, импровизируя буквально на ходу, пустился в кошмарную авантюру. Полностью оголив тылы и поставив всю свою наспех сбитую империю под угрозу полного развала, он бросил через Орис все силы, которые имел под рукой. Легкая грютская конница с ужасающей воображение скоростью приближалась к Тар-деру. Коренные тернаунские формирования осадили Нелеот и Суэддету. Южные провинции Харрены были охвачены паникой. А сам харренский сотинальм с отборной армией тем временем топтался у каких-то безвестных варанских перевалов, готовясь к выходу в грют-ские степи. К тому же воспрявшие духом варанцы во главе с наследником престола перешли к угрюмой партизанщине, которая ничего хорошего харренитам не сулила.
Перед Танаем встала головоломная стратегическая задача. Он мог либо остаться верным своим замыслам, пробиться-таки прочь из Варана, выйти в глубокий тыл Эгина и идти на Юг, сжигая все на своем пути так же, как воины Эгина разоряли Ре-Тар и Двуречье. Это было бы безумием. Бредом. Крахом обеих империй на долгие века. Более простое и очевидное решение заключалось в том, чтобы уйти из Варана тем же путем, каким он в него пришел, и, высадившись где-то в Тар-дере, дать Эгину решающее сражение на родной земле. Разумеется, Танай скрепя сердце выбрал именно его.
Ровно через тридцать дней после начала вторжения харренский флот покинул сожженные порты северного побережья Варана и отбыл в Тардер. Дальше история великих государственных монстров пошла своими причудливыми путями, которые нам, смегам, не без гордости заметила Тара, совершенно безынтересны. Интересно то, что варанские беженцы, принявшие имя «смеги», и не думали возвращаться обратно ― в хаос послевоенной разрухи, густо замешанный на крови и доносах в Свод Равновесия.
Потом проходили годы, слава о вольном братстве жителей Цинора разносилась по всей Сармонтазаре, и «сметами» спешили стать многие беглецы из Харрены, Ре-Тара, Варана и даже из грютских степей. Так и по сей день.
– Ткач Шелковых Парусов, свел народа смегов, примет тебя, чужеземец. Следуй за мной.
Вот так. Чужеземец. «А ведь твои прадед и прабабка были варанцами, братец», ― подумал Эгин с каким-то странным чувством, озирая колоритного смега, чей торс, плечи и шея были сплошь татуированы морскими гадами, а в руках неколебимо покоилась страховидная железная палица, взятая наперевес. «Похоже, так у них приветствуют важных гостей», ― пожал плечами Эгин, идя сумеречными коридорами вслед за громилой, который явно выполнял в так называемом «дворце» обязанности скорее церемониймейстера, нежели стража или телохранителя. Судя по рассказам Тары, которая осталась у символической калитки в не менее символической ограде, свел в телохранителях не нуждался. Во-первых, ни один смег никогда не решился бы и пальцем тронуть своего правителя, которому вольно приказывать Говорящим Хоц-Дзанга, словно луне ― звездам, своим небесным рабам. Во-вторых, по уверениям Тары, теперешний их свел-человек очень необычный, и в случае необходимости может оторвать голыми руками голову хоть акуле, хоть наемному убийце.
Коридор, похоже, был кольцевым. Потом в нем открылся низкий проход, за которым оказался еще один коридор ― тоже кольцевой. Вообще архитектура у смегов была странная.
Эгин шел и думал о том, что еще никогда ему не доводилось общаться с правителями целого народа. О том, что загадочный свел ― человек наверняка огромный, под стать своему церемониймейстеру, и будет смотреть на него, не очень высокого и отощавшего вдобавок от бесконечных любовных упражнений с Тарой, не без пренебрежения. И еще Эгин думал о том, что свел наверняка откажет ему во всех его просьбах. Но в свою очередь отказаться хотя бы от попытки что-то изменить Эгин не мог.
Второй коридор окончился таким же невысоким проходом, как и предыдущий, и Эгин попал в прекрасно освещенный небольшой зал.
– Эгин, рах-саванн Опоры Вещей, ― отрекомендовал его татуированный сопровождающий.
– Благодарю, Айфор, ты свободен.
Эгин застыл неподвижным изваянием, словно бы пораженный ледяной молнией. Голос был громок, свеж, властен. Голос имел легкий незнакомый акцент. Голос принадлежал женщине.
– Итак, как зовут вас, я знаю. Следовательно, можно говорить.
Свел скупо улыбнулся, точнее, улыбнулась. Эгин, который все еще пребывал в ступоре и поэтому чувствовал себя полнейшим ослом, с трудом выдавил кривую улыбку.
– Д-да, милостивый гиазир… простите, госпожа.
– Эгин, на Циноре не принято говорить «гиазир» и «госпожа». Здесь это считается в лучшем случае злой иронией. Вы можете обращаться ко мне просто Ткач.
– Хорошо, Ткач, ― кивнул Эгин, недоумевая, как женщину столь редкой, какой-то потаенной красоты можно называть словом, обозначающим грубое мужское ремесло ― «ткач». Она бы еще назвалась «сапожником». И, неожиданно набравшись храбрости ― терять ему все равно было нечего, ― он выпалил:
– Однако прошу меня простить за дерзость, но мне бы очень не хотелось обращаться к вам «ткач».
Свел удивленно вскинула брови ― словно бы крылья черной чайки ― и, цокнув языком, бросила:
– Отчего же? Впрочем, неважно. В конце концов, вы не мой подданный и имеете право не оправдываться передо мной в своих пристрастиях. И, поскольку скоро всем нам суждено предстать пред ликом ужасной и неотвратимой смерти, я назову вам свое истинное имя ― Лиг. Вы удовлетворены, Эгин?
– Да, Лиг, ― кивнул Эгин, недоумевая, что это за имя такое и где он слышал что-то смутно похожее.
– В таком случае, Эгин, я вас слушаю. Или нет, у нас уже совсем мало времени. Слушайте вы меня, но прежде сядьте.
Позднее, мучась горячечным бредом, изнывая от боли, исполинской многоногой дрянью терзающей его позвоночник, Эгин в короткие мгновения просветлении возвращался к прошедшим дням и, в частности, к разговору с Лиг и никак не мог вспомнить самых простых вещей. Не мог вспомнить черт лица Лиг, форму кресел, стола, кубков на столе, не мог понять, какая еще мебель была в зале и откуда исходил яркий золотистый свет, пронизывающий все вокруг.
