Став бросил в перемешанную с навозом грязь сучковатые стволики осинового сухостоя. Вастаки угрюмо и злобно молчали.
— Ну? — удивился молодой исполнитель. — Не хотим, не будем? Маленький, но гордый народ, а?
И тут же загон взорвался верещаньем и ором, во все стороны полетели комки смердящей грязи. Стража с копьями наперевес попятилась от плетня, за которым безумствовали вцепившиеся друг в друга горцы. Трудно было разобрать что-то в сплетении дёргающихся тел и конечностей. Через минуту из общего гама выделился истошный визг и в загоне, качаясь, поднялся первый кол, на котором трепыхался насаженный вастак. Став задорно рассмеялся, позвякивая друг о друга острыми топориками. Горцы коловали еще двоих, потом установили кол с последним. Драка прекратилась.
— Хорошо! Теперь заткните хлебала наколотым и захлопните свои, — распорядился Став, — а то меня не услышите.
Тут же пасти казнимых были забиты туго скатанным в кляпы тряпьём. Вастаки, оскалившись, исподлобья глядели на Става.
— И шьто, брат, а-а? — угодливо спросил мелкий горец, измазанный грязью и кровью. — Ты говорил — отпускать, да-а? Ромэнильд-хай шамрым грык! Я нигде ни винава-ат. Мамой клянусь, уйду на горы, ни увиди-ишь никагда, да-а! Вери-ишь, брат?
— Верю. — с глубокой задушевностью ответил исполнитель. — Верю, что вы на пути к новой, чистой и невинной жизни. Вернётесь в родные горы и норы, будете глядеть на горные цветочки и писать стихи.
Стоявший рядом с ним ратник поёжился.
— Хотя нет, — сокрушённо признался Став, — насчёт цветков и стишков, это я, пожалуй. погорячился. Извиняйте. Нечем будет ни писать, ни ножи держать. Ведь выйдете отсюда с отрубленными лапами. Нечем также будет смотреть ни на цветочки, ни человеческие муки. Потому как выпущу всех, выколов глаза. Нет, не всех — я непозволительно добрый и оставлю одноглазого поводыря. Даже еще добрее — языков ни у кого вырезать не стану, хотя поганые они у вас: братом меня кто-то посмел назвать. Языки пригодятся: у себя в горах расскажете о том, как кончились рунские терпение и добродушие. Те самые, которое вы, нелюдь, принимали за глупость и слабость. Однако, заболтались мы. Приступим.
4.
Сегодня, в день остатник тридцать четвёртого зреленя, Учитель проснулся в час шестой свечи. Было темно. На столе. как всегда, имели место оставленные кухаркой склянка бурого кхандского масла и ложка в безукоризненно чистой холщовой тряпице. Ласуня возвела в нерушимый обычай принятие Браном ложки масла натощак сразу после пробуждения. Бран задержал дыхание и проглотил масло. Судя по отвратительному вкусу, полезность и целебность его были выше всех возможных пределов. Рыжий, естественно, опять не сумел проснуться раньше хозяина и улизнуть. За что и поплатился — был схвачен за шиворот и затолкан в озерцо. И пока Учитель умывался, псу не разрешалось выйти из воды. Вытирая угрюмо-покорного Рыжего, упорно считавшего ежедневное мытье в мокрой противной воде извращённым образом жизни, Бран услышал потрескиванье яиц на сковороде — Ласуня проснулась и принялась за обычные хлопоты.
— Доброго ранку! — пожелал Бран, входя в шатёр, где уже упоительно пахло свежим хлебом, яичницей, вяленой рыбой, нарезанным зелёным луком и сладким медово-травяным взваром. Он не отказывал себе в удовольствии поболтать с «царицей поварих» на её родном малорунском наречии. — Як спалося?
— Та спасибi, добре. Сiдай снiдати.
Осень в Южной Руни всегда была очень мягкой. Да что там осень — и зимы-то не шли ни в какое сравнение с зазныбскими снежными месяцами. Вот и сейчас в шатре даже не разжигали огня в очаге: хватало — и даже с избытком — жара Ласуниной переносной железной печи. Но какой бы замечательной ни была погода, природу никто не мог обмануть, день неумолимо сокращался, ночи растягивались. Вот и сейчас, светильник задули лишь к концу завтрака.
Колыхнулся полог у входа.
— Нечего лезть! — прикрикнула Ласуня. — Поесть человеку не позволят, не терпится им!
— Да всё уже, — откликнулся Бран, торопливо допивая взвар, — пусть входят. Спасибо, дорогая, всё очень вкусно. Добавки бы, да ведь не дашь…
— Не дам. — согласилась кухарка. — Сколь надо было съесть — съедено. Учителю негоже трясти брюшком. Некрасиво и нездорово.
Бран сокрушённо вздохнул, однако, когда Ласуня собирала посуду со стола и готовилась её мыть, проворно стащил кусок хлеба. За что получил ложкой по руке, но успел сжевать добычу.
— Ну малой и малой, честное слово! — в сердцах пожаловалась кухарка топящейся печи. — Дитё!
— Можно? — в шатёр заглянул Видимир Обстоятельный.
— Давай. — пригласил Учитель.
Начинался обычный день:
— Видимиру переданы расчёты движения светил по небу с календарными поправками, которые тот обещал, переписав, отправить учёному люду Братского Подворья;
— разосланы с почтовыми воронами ответы на письма, поступившие из городов и сёл, освобождённых Братством;
— отданы для печати сочинение «О лекарственных травах Руни» и учебник «Рассказы о минувшем»;
— выслушан отчёт Вняты Тихой о борьбе с лазутчиками лешелюбов;
— рассмотрен и подтверждён список переселяемых в Чистоград детей-сирот, отличившихся успехами в учёбе и примерным поведением;
— отведён под постой отряда чертей Шайхара городок Приморск, оказавший упорное сопротивлние Рати Братства;
— проведено военное совещание и утверждены направления дальнейшего наступления на Мохну;
— Рыжий с засунутыми в зажимы на ошейнике распоряжениями обежал палатки полковников.
После чего всё та же неумолимая Ласуня отогнала от шатра терпеливо ожидавших приёма посетителей и усадила за длинный обеденный стол Брана и Учеников. «Завтрак съешь сам, — говаривала она, — обед раздели с друзьями, ужин отдай собаке!» Последняя часть утверждения вызывала у Рыжего неистовое одобрение. Вообще пёс стал любимчиком Ласуни и, по правде говоря, этим беззастенчиво пользовался. Когда Рыжий скромно усаживался в уголке и молитвенно возводил на кухарку томные обожающие глаза, ему были обеспечены, самое меньшее, мозговая косточка или миска с молоком. А собачья подстилка вообше перекочевала в угол у плиты.
После обеда по крыше шатра зашуршал мелкий дождик, однако работа продолжалась:
— получено сообщение о скором прибытии послов из далёкого Харада;
— распределено продовольствие для безнадзорных стариков и увечных;
— состоялась беседа с Карром, до того собравшим ежедневные донесения крылатой разведки;
— прошла беседа с рыбаками, подписан договор о закупке у них уловов и восстановлении заброшенных коптилен;
