«Демьянка!» – чувствуя, как сердцу становится больно, точно его рукой стиснули, подумал Серега – и тут же замотал головой:
– Ганька сверток несла, а у Моргунов все дети взрослые!
Ганькина хата стояла на отшибе, за селом, почти у самой опушки редкого леска, куда ребята бегали летом за ягодой. Учитель остановился возле аккуратного, прутик к прутику, украшенного расписными крынками тына и взялся за калитку.
– А вот мы сейчас Ганну Семеновну спросим… – как всегда, когда он говорил о Ганьке, голос учителя вдруг стал робким и смущенным, – …и выясним… – Не договорив, он толкнул калитку и шагнул на двор.
С погруженного во мрак крыльца бесшумно сорвалась еще более темная тень. Ганькин кот летел к ним – шерсть вздыблена, хвост палкой. И с каждым скачком окрестная тьма точно липла к нему, кот раздувался, увеличиваясь в размерах. Вот он уже с крупного пса, вот вырос до размеров теленка. Громадная, дышащая жаром алая пасть с острыми, как шилья, клыками нависла над ними, и кот замер с другой стороны калитки, хлеща туда-сюда хвостом толщиной с воротный столб.
Учитель застыл, в оцепенении уставившись на возникшего перед ним Зверя. Хлопнула дверь, мелькнул фонарь, и на крылечке появилась стройная черно-белая фигура.
– Никак, товарищ учитель, на ночь глядя пожаловали? – встряхивая косой, осведомилась Ганька, но обычной звонкости в ее голосе сейчас не было – только бесконечная усталость. – И что ж у вас за дело ко мне, необразованной да беспартийной?
– Нам… надо поговорить… – не смея пошевелиться и только глазами следя за хлещущим хвостом, пробормотал учитель. – Вы не могли бы… убрать… ваше… вашего… сторожа…
– Это вы про котика-то? – удивилась Ганька. – Чем же такая маленькая зверушка может помешать такому большому сильному мужику, как товарищ учитель? Вы его сапогом отпихните да входите, – с ехидным радушием предложила Ганька.
Зеленые глаза размером с хорошую миску уставились учителю в ноги с недобрым, выбирающим выражением, а широкий, как лопата, язык прошелся по белым клыкам.
Серега отступил назад и, пригибаясь за тыном, побежал вокруг двора. Пока учитель ведьме с ее котом зубы заговаривает, он все и разузнает – как разведчик в Гражданскую войну! Стремительным прыжком он махнул через плетень и подобрался к ведьминой хате с тылу. Заднее окошко было плотно закрыто – это в жару-то! Пачкая рубаху об выбеленную стену, Серега расплющил нос о стекло и изо всех сил скосил глаза, пытаясь разглядеть хоть что-то в освещенной огарком горнице.
Растопыренная ладонь легла на стекло с другой стороны.
Серега не заорал только потому, что зацепенел от страха. Медленно свел глаза к носу, разглядывая прижатую к стеклу руку. Та была маленькая, и впрямь детская, хотя для младенца и великовата. И тонкая, с непомерно длинными, почти прозрачными пальцами. Она казалась изможденной, точно ее обладатель долго и мучительно страдал от жесточайшего голода.
Отчаянный плач взорвался в голове у Сереги, как ручная граната!
– Товарищ учитель, он здесь, ребенок здесь! – заорал Серега.
С другой стороны дома грянули выстрелы. Враз уменьшившись до нормальных размеров, кот тенью перемахнул через тын.
За окном мелькнула черная коса – и сквозь стекло Серега увидел полные лютой злобы глаза Ганны. Ведьма метнулась по горнице. Ставни с треском распахнулись, и, прижимая к груди толстый белый сверток, Ганна выпрыгнула в окошко – Серега едва успел шарахнуться в сторону.
– Товарищ учитель, она к лесу бежит! – закричал Серега.
С дымящимся «маузером» в руке учитель выскочил из-за дома и молча ринулся в погоню за удирающей Ганной. Серега побежал за ним.
Белая Ганькина рубашка мелькала среди темных стволов. Обычно легкая и стремительная, сейчас Ганька бежала тяжело, и учитель с Серегой нагоняли. Девушка выскочила на озаренную луной поляну – и запуталась ногами в густой траве. Упала носом в землю, придавив собой сверток – изнутри послышалось нечто, похожее на лягушачье кваканье. Ганька перевернулась…
– Стой или стреляю! – вынырнувший из негустого подлеска учитель нацелил на нее «маузер» – лунный свет играл на вороненой стали. Ганька заскребла пятками, сбивая длинную юбку до колен, попыталась отползти, но черный зрачок дула неумолимо дернулся за ней, и она остановилась, затравленно глядя на учителя и прикрывая лежащий на коленях сверток.
– Ганна, я знаю, что вы собираетесь сделать! – непререкаемым тоном, каким он утихомиривал разбушевавшийся класс, сказал учитель. – Рассказывали в техникуме на истории! Вы воображаете, что вы ведьма, и хотите устроить этот… ритуал! Убить ребенка! – прижимая пальцем курок, выкрикнул он.
Рот у Ганьки глуповато приоткрылся. А потом она искренне расхохоталась, раскачиваясь и стряхивая слезы со щек:
– Так вот чему вас, комсомольцев, в техникумах учат?
Учитель смущенно повертел «маузер» и торопливо спрятал его за спину.
– Смеетесь надо мной, Ганна Семеновна, как над каким-то дурнем… Чего тогда бегаете с младенцем этим?
– Да ничего, – вставая и отряхивая испачканную травой юбку, ответила Ганька. – Младенца… – Она поудобнее перехватила сверток, и Сереге показалось, что в голосе ее мелькнуло очень странное выражение. Мелькнуло и пропало. Ганька спокойно продолжала: – Окрестить надобно. В соседнем селе батюшка, говорят, святой человек. Церковь его ваши разрушили, он в простой избе службы правит, покойников отпевает, младенцев крестит… А вы ж, товарищ учитель, разве креститься дадите – вот и бегала!
Из свертка донеслось верещание, точно как от залетевшего в хату кожана – младенчик на руках у Ганьки снова разорался.
«Хоть бы покачала его, что ли, а то держит, как чушку неживую», – зажимая руками уши, подумал Серега.
– Конечно, не дам! – перекрикивая пронзительные вопли, сказал учитель. Голос его звучал радостно – дело-то оказалось простым и понятным. – Выдумали, поповщину и мракобесие насаждать! Давайте-ка сюда мне этого младенца! Молодец, сам не хочет к попу идти – ишь, как орет, – и он шагнул к Ганьке, снова нацеливая на нее «маузер».
– Еще бы ему не орать, – глядя на учителя исподлобья мрачно разгорающимися зелеными глазищами, гулким голосом выдохнула Ганька. – Не видал ты еще ни мрака, ни бесов…
Она встряхнула головой, и толстая коса расплелась сама собой, точно была свита из переплетенных змей и теперь они расползлись по плечам. Взметнувшийся прямо из земли длинный гибкий побег обернулся вокруг руки учителя, рванул, выдергивая «маузер» из пальцев. Луна погасла, как электрическая лампочка в сельсовете, только молочно-белым светом сияло в темноте Ганькино лицо.
