— Половина одиннадцатого, — ответил Ян.
— Ого! Вот это мы спали! — удивлённо произнесла я. — Совсем утратила ориентацию во времени, потому что не вижу — день или ночь.
— Так и заснули мы в начале четвёртого, — в перерывах между порхающими поцелуями, сказал любимый. — Брачная ночь, по-моему, удалась.
— О да! Ещё как удалась! — весело ответила я, а потом став серьёзной, добавила: — И мы её обязательно не раз повторим, а сейчас нужно к Эсмарх. Ян, я честно волнуюсь за свою подопечную. Девочка в любой момент может сделать страшное…
— Понимаю, — Ян тоже стал серьёзным и провёл рукой по волосам, а по ауре прошла тёмно-сиреневая волна. — Ты слышишь её сейчас? Бес что-нибудь говорит?
— Нет, и вот это меня больше всего пугает, — нахмурившись, произнесла я, вспоминая, как и сама пыталась покончить жизнь самоубийством. — Абсолютная тишина. Ни беса, ни ангела. Второй сдался, а первый успокоился, поняв, что окончательное решение принято.
— Ты уверена? А может девочка передумает?
— Нет, Ян, не передумает, — печально ответила я. — Когда-то сама пыталась наложить на себя руки и отчётливо помню, как мучилась, принимая это страшное решение. А вот когда определилась, на меня снизошло какое-то спокойствие… Понимаешь, когда ты знаешь, что скоро твои мучения закончатся — успокаиваешься и начинаешь ощущать какую-то внутреннюю свободу. То, что причиняло боль или страх — уже не имеет значения. Моя попытка самоубийства произошла в ночь после выпускного. Я, как и все одноклассники, получила диплом, а затем, наверное, впервые в жизни открыто на них всех посмотрела. Я не прятала взгляд, не опускала глаза и меня совсем не волновали сущности, которых я вижу. Меня даже перестало беспокоить, что одноклассники называют меня чокнутой или шизанутой. Все эти нападки стали казаться мелочными и пустыми. Я стояла на пороге вечности, и жизненные неурядицы потеряли для меня значение. А ещё перед смертью мне захотелось хоть на пару часов стать обыкновенной девушкой, поэтому я даже решилась пригласить одного из мальчиков на танец и старалась напоследок повеселиться… Я как бы этим весельем ставила точку в своей жизни. Поэтому тишина со стороны беса меня пугает. Он как бы даёт девочке возможность сделать то, что она желает… Сейчас она может быть в школе и прощаться со своими одноклассниками, причём, она и словом не обмолвится о своих планах. Или может поехать в место, где ей нравилось, или сделать то, что она хотела больше всего… Вариантов много, но несомненно — это затишье перед бурей. Как только ребёнок исполнит желаемое, бес потребует жертвы. Поэтому тянуть нельзя.
— Сури, мне так страшно, когда ты говоришь о том, что могла умереть, — отрывисто произнёс Ян и прижал меня к себе. — От одной только мысли сердце щемит и внутри образовывается пустота… Отвратительное ощущение невосполнимой потери…
— Знаешь, и мне сейчас страшно от того, что могла умереть и никогда тебя не встретить, — пробормотала я, обняв любимого. — Но всё это в прошлом, и мы, наконец, вместе. А вот девочка одна и её нужно спасать. Так что давай подниматься, принимать душ, завтракать, а потом к Эсмарх.
— Хорошо, — Ян кивнул и, встав с кровати, подал мне руку. — Пошли, освежимся, а после позавтракаем.
— Угу. Но только при одном условии — за руку меня в доме не водить. Хочу, как и твоя мама сама передвигаться, чтобы ты мог от меня хоть иногда отдыхать. Поэтому, я иду, а ты подсказываешь — правильно или нет, — попросила я, поднявшись, а потом недовольная собой, добавила: — Эх, нужно было пройтись по дому и всё запомнить, когда ещё видела. А теперь буду, как слепой котёнок.
— Не будешь, — заверил Ян. — Во-первых, у всех домов, в любом нашем посёлке, одинаковая планировка комнат. Это сделано для того, что Пифии, даже переехав в другой посёлок, или придя в гости, могли спокойно перемещаться по дому. Во-вторых — в обстановке комнат все придерживаются принципа, что мебель стоит вдоль стен, а центральное пространство свободно. Опять же, чтобы вы не натыкались на мебель. Порогов меж комнатами тоже нет, чтобы вы не спотыкались. Тебе нужно просто развить пространственное виденье. Дом моих родителей ты помнишь, а значит, уже будет легче. Необходимо лишь запомнить, как здесь стоит мебель. Или мы можем переставить её так, как ты желаешь. Пару-тройку раз вместе обойдём дом, всё ощупаешь, и думаю, проблем не возникнет. Но сегодня лучше не тратить на это время, раз волнуешься за подопечную.
— Да, ты прав, — подумав, ответила я. — Сейчас лучше держи меня за руку и веди, а запоминать всё потом буду.
Но всё же пока было тяжело вообще ничего не видеть и, принимая душ, завтракая и одеваясь, я чувствовала себя беспомощной. Раньше я хоть ориентировалась по светлым или тёмным пятнам, а сейчас — то не могла найти вилку, чтобы поесть, да и приготовленную Яном яичницу долго гоняла по тарелке, пытаясь поддеть кусочек, и при этом отказывалась от помощи, желая доказать, что смогу хоть как-то себя обслуживать. То влезла пальцами в чашку кофе, пытаясь её взять, то перевернула всё на столике, надеясь, что хоть смогу найти расчёску и сама причесаться. И был даже момент, когда хотелось расплакаться из-за неспособности делать элементарные вещи.
— Ян, я ходячая катастрофа, — пробормотала я, когда мы, наконец, вышли из дома и направились к Эсмарх. — Даже страшно представить, что я утворю на кухне, если решу приготовить чай, или во что превратиться комната, когда я пару раз по ней пройду. Это ужасно, когда совсем ничего не видишь, кроме аур!
— Сури, родная, никакая ты не катастрофа, — весело ответил он. — Просто первый день незрячая и пока тяжело. Поверь, через три месяца ты выучишь расположение всех вещей в доме, тактильные ощущения усилится, и многое ты сможешь делать сама. Вспомни мою мать или Весу — они живут полной, нормальной жизнью, и ты так сможешь.
— А пока тебе придётся водить меня за руку, а во второй руке держать веник, тряпку и совок, — я тяжело вздохнула. — При этом ещё кормить, поить и одевать…
— Что я буду делать с удовольствием. Всё, перестань бурчать. Я люблю тебя, и мне наоборот нравится ухаживать за тобой. Или хочешь так? — спросил он, а потом зловеще пробасил: — Сурияна, теперь ты в моей власти, и я буду делать с тобой всё, что захочу! Поэтому, молчи, несчастная!
— Деспот! Ой, как страшно, — прыснув от смеха, сказала я. — Уже дрожу!
— Надеюсь, от возбуждения? — голос стал ласкающим и бархатным.
— Это кто сейчас спрашивает — злой деспот или озабоченный пятнадцатилетний пацан?
— Это спрашивает любящий муж, — ласково сказал Ян, а потом уже сдержанно добавил: — Вот и пришли. Впереди ступени.
