Карим с трудом разлепил губы и застонал. Какая разница этой нелюди, что с ним, или боится, что мясо его невкусное?
— А ну-ка. — Пробравшись сквозь переплетение ветвей, нежить остановилась в шаге и скользнула по нему внимательным взглядом. — Да, малец, кто ж тебя так изукрасил-то?
Она, а нежить была именно женщиной, подхватила его под мышки. Карим попытался вырваться, но худые руки оказались неожиданно сильными. Отчаявшись, он впился зубами в запястье. Рот наполнила приторная горячая жидкость. Нежить взвизгнула, но мальчика не отпустила. Она лишь вырвала руку и перехватила ребенка поперек туловища.
— Вот везунчик! — простонала она. — Не будь я сама виновата, голову бы тебе, такому зубастому, свернула! А так радуйся... Считай — заново родился.
Не говоря больше ни слова, странная женщина потащила свою ношу к лесу. Карим больше не сопротивлялся, тихо, как мышка, покачиваясь на руках то ли спасительницы, то ли похитительницы.
Карим очнулся в полной темноте. Сначала он даже решил, что снова оказался в погребе, но тут нахлынули воспоминания. Он ойкнул и попытался встать, однако запутался в чем-то. Завизжав, словно девчонка, он упал и задергался в лихорадочных попытках освободиться, приведших, впрочем, лишь к тому, что путы стянули его еще туже.
— Ну прямо бабочка в коконе, — послышалось откуда-то недовольное ворчание, и в темноте вспыхнули серебристые искры. Они рождались в странных мертвых глазах женщины и медленно плыли по пещере, освещая каждый ее уголок. Нежить же больше никакого внимания на своего пленника не обращала. Она лежала на камнях, словно на роскошной постели, с царственным величием разглядывая длинные серебристые ногти. Хотя какие ногти — самые настоящие когтищи. Такими впору только убивать.
Карим затаил дыхание, молясь про себя Серебряной Леди. Впрочем, что толку с тех молитв...
— Скажи, человек, — нежить посмотрела своими буркалами на мальчика, — почему ты боишься меня?
Он нервно сглотнул, но решил, что ответить стоит:
— Потому, что ты нежить и ты меня убьешь.
— С чего ты взял? — Она приподняла единственную бровь (вторую ей заменяла странная цветная татуировка).
— Что именно взял? — осмелел Карим. Очень уж человеческим, понятным было удивление женщины.
— Ну, что я нежить. — Она ошарашенно переводила взгляд с мальчика на собственные руки и обратно, словно в растерянности. — И что я ем людей?
— Ну так вчера Микоза пропал, лесник. Говорят, его нежить схарчила, одни кости остались, — пожаловался мальчик. Пожаловался, а потом уже подумал, что скорее всего именно в пасти этой женщины и исчезли косточки невезучего лесника. Хотя... пасти-то у нее и не было. Обычный рот, и зубы вроде нормальные, не клыки и не иглы. Может, и не она этот монстр?
А глаза? Карим вовремя вспомнил безжизненные, страшные глаза, глядящие на него. Даже то, что сейчас они казались обычными, почти человеческими, просто черными, не могло стереть из памяти мальчика ужас, охвативший его там, под ивой.
— Значит, считаешь, я виноватая, — грустно усмехнулась она. — А другие варианты ты не рассматривал? Может, я, наоборот, на эту самую нежить охочусь?
— А глаза почему такие? — выпалил Карим и сжался в комочек в своих путах.
— Глаза? — Она удивленно моргнула и забормотала, скорее для себя, чем для мальчика: — А... глаза... Бабушка... а почему, у тебя зубы такие длинные... Что ж, теперь понимаю, почему ты так боишься, надо было мне сразу иллюзию натянуть. Но теперь уже поздновато...
— Эй... — Мальчишка вновь задергался. — Так если ты меня есть не будешь, может, развяжешь?
— Чтоб ты убежал? — хмыкнула женщина, прекратив сокрушаться.
— Ну... — Он попытался изобразить нечто вроде пожатия плечами. — Если честно... некуда мне бежать. Отец сказал, если покажусь ему на глаза сегодня — убьет.
— Так, значит, это он тебя так... — Она покачала головой. — Не могу я понять вас, людей. Строгаете детей, а потом сами же их, словно котят, топите в ведре ненависти, глупые вы, люди, глупые и несчастные. А путы... Ты в плаще запутался, у твоего страха очень... большие глаза...
Она заложила руки за голову и согнула ногу в колене. Глаза женщины неотрывно следили за освободившимся мальчиком. Тот забился в угол и награждал ее ответными взглядами.
— Скажи, дитя, почему ты звал меня? — внезапно спросила она.
— Вас? Звал?
— Ну да, а ты думаешь, я просто так подобрала тебя? Из жалости? Ты просил о помощи, и мне стало интересно, что из этого выйдет.
— Я никого не звал... госпожа! Тем более вас!
— Ты звал меня, мальчик, ты молил меня о спасении...
— Но вы... Вы не можете быть... Он судорожно втянул в себя воздух.
— Да, я та, кого в этом мире зовут Серебряной Леди. Я — Оливия Сильвер дай Драгон, Серебряный Дракон. А ты теперь мой должник... Ты должен мне одну жизнь, мальчик... Ты должен мне свою жизнь. И однажды ты вернешь долг.
— Но что я могу! Чем я могу отплатить богине!
— О, мальчик, не знающий собственного происхождения... Ты сможешь многое... Эльфы вообще... одаренная... раса.
— Эльфы?! А при чем тут эльфы?! Это же сказки!
— Сказки?! Значит, твой отец сказка?
— Мой отец крестьянин!
— Твой отец, мальчик, эльф. И не просто эльф — ты наследный принц Элильфиру. Ты — Альен эль Карим, наследник столичного эльфийского мира... Думаешь, я спасла бы тебя, будь ты человеком?!
— Что ты делаешь здесь? — Я отбросила воспоминания и сосредоточилась на настоящем.
Карим нахмурился и проворчал:
— А как вы думаете, Майледи? Я сорок лет таскаюсь за вами по пятам. Ваш брат дал мне понять, что, если с вашей головы упадет хоть волосок, эльфы сильно об этом пожалеют. А Майледи Изумруд добавила, что не только эльфы...
Я выругалась.
— И часто ты следил за мною?!
Эльф задрал рукав, и я охнула. На зеленоватой коже предплечья алела руна «защитник».
— Значит, ты перемещался ко мне сразу, как она вспыхивала?!
— Не к вам, Майледи, на грань. Если вы справлялись, как и было до сих пор, я не вмешивался. Но сейчас моя помощь пришлась кстати? Однако трижды за последние дни я не смог переместиться к вам. Словно вы покинули Сферу. Ваш брат беспокоится!
— Я была с Привратником. — Я покосилась на тяжело дышавшего Фикса, уже вернувшегося в привычный мне человеческий облик. — Мы были в местах, недоступных для перемещений.
— Я понял, Майледи. — Ким вздохнул, и было ясно, что он ничего не понял, но переспрашивать не стал. — Мне нужно идти. Ваш брат рвет и мечет. Что мне ему передать?
— Передай, что у него пятнадцать суток по времени Утопии. Скажи, что откладывать больше нельзя.
