Его удивило, что он испытал сочувствие к тем каллаханцам, которых пороли. Он не думал, что еще способен на какие-то чувства. После того, как первоначальное потрясение от гибели У'дельфа сгладилось, он превратил горе и ненависть в угрюмую, сосредоточенную жажду мщения, а все прочие чувства угасли. Даже намеренно заставляя себя думать об Аайсью и детях, он не испытывал больше приступов скорби.
Какое же ему дело до этих каллаханцев? Они — чужестранцы, завоеванный народ. Они были просто орудиями мести, которую он старательно готовил. Они служили претворению в жизнь его выдумки о Рассеченном Круге, потому что поверили в нее. Они были, в некотором смысле, его зрителями. Ведь в конечном счете именно зрители, которые толпами сходились, чтобы увидеть «Ворчуна» или «Может, я ослышался?», придали жизнь этим его фарсам. Без актеров, игравших написанные им роли, и без зрителей, готовых воспринять персонажей в качестве живых людей, пьесы Брика остались бы просто причудливыми фантазиями, нацарапанными на бумаге.
Однако эта новая постановка была по сути противоположна его прошлому творчеству. Когда жители Каллаха увидели знак Рассеченного Круга, для них это стало исполнением заветного желания. В тавернах, где он потихоньку излагал эту историю, люди мгновенно загорались. Он не забывал подчеркивать, что лишь пересказывает слухи, но его талант рассказчика срабатывал безотказно. Многозначительный шепот, подкрепленный явлением по всему городу странных знаков, создал союз Рассеченного Круга из ничего, из воздуха.
Брик надеялся, что они теперь сами разносят эту весть. Может, добавляют и своих измышлений о подготовке восстания, строят планы, собирают оружие. Возможно, мужчины и женщины уже готовятся свергнуть власть Фелька?
Это была чудесная фантазия. Как жаль, что у каллаханцев в действительности нет ничего, кроме этих выдумок. Но если хоть кто-то из них поднимет руку против Фелька — это уже будет замечательным достижением.
Брику, конечно, хотелось большего. Он хотел, чтобы эти люди восстали по-настоящему. Чтобы уничтожили пришельцев из Фелька. Чтобы убивали их на улицах как бешеных собак. Но до тех пор, пока он не увидит этого воочию, он не будет знать, вдохновил ли кого-либо его Рассеченный Круг.
Брик шел кружным путем к дому, где снимал комнату. Он старательно избегал создания каких-то привычных путей: не проходил по одной и той же улице два дня подряд и обедал каждый раз в другом месте. Делал все, что мог, чтобы оставаться безвестным.
И все же когда он заворачивал за угол, хлюпая по грязи, пожилой, но еще крепкий и сильный кузнец, стоявший у входа в свою мастерскую, поднял руку и приветливо поздоровался. Брик ответил, не задерживаясь, и быстро пошел дальше. Человек не окликнул его по имени; это хорошо. Он, должно быть, достаточно часто видел Брика, живущего по соседству, чтобы начать узнавать его — а может, бывал в одной из таверн, где Брик играл. Сейчас бард всегда следил за тем, чтобы никогда не выступать дважды в одном и том же месте.
«Пожалуй, пора сменить квартиру», — подумал он. Имея при себе сказочную сумму фальшивых денег, он мог найти себе квартиру где угодно. Каллах — большой город. Есть куда спрятаться.
Подсвечник, уложенный в сумку, похлопывал его по бедру. Небо, затянутое тучами, снова потемнело — наверно, сейчас опять хлынет дождь. Брик застегнул куртку на все пуговицы, обогнул последний угол — и застыл как вкопанный. Его сердце жестоко забилось.
Солдаты.
Это не патруль — издали видно. Четверо солдат в доспехе и при оружии у входа в ветхий дом, на третьем этаже которого находилась комната Брика. Они внимательно всматривались в прохожих. Кое-кого задерживали, изучали лица, потом отпускали. И хватали эти солдаты только мужчин.
Брик почувствовал, как их глаза зацепили его. Даже на расстоянии целого квартала столь резкая остановка могла привлечь внимание. Одна голова в шлеме, затем другая медленно повернулась к нему. Теперь было не время гадать, что и как случилось, кто дал описание его внешности и места жительства фелькским властям. С этим можно разобраться и позже. Он стряхнул оцепенение, повернулся и пошел обратно, стараясь по возможности двигаться естественно, небрежно. Его сапоги разбрызгали грязь.
Уголком глаза он заметил, что двое солдат двинулись за ним. Послышался голос, отдающий команду. Забряцали кольчуги — солдаты перешли на рысцу.
Брик оставил всякое притворство и рванулся бегом. Страх обжигал его, подгонял. Он мчался по улице, а за спиною у него кто-то пролаял, приказывая ему остановиться, поднимая тревогу. Уж теперь сомнений не осталось: они бежали за ним... или то, что он побежал, заставило их пуститься в погоню? Может, они просто проводили облаву наудачу? Может, им нужен какой-нибудь мелкий мошенник, похожий на него? Все может быть, и объяснения можно будет найти потом, яростно напомнил он сам себе.
Он уже пробежал целую улицу, ноги его гудели и подгибались. Прохожие, заслышав шум, расступались, прятались под стенами домов.
Рискнув оглянуться, он увидел, что за ним гонятся трое из четверых, с короткими мечами в руках — хорошо заточенные лезвия поблескивали даже при сумрачном свете. Один из солдат был на вид постарше и несколько грузен. Он бежал последним и уже отставал. Но другие двое были молодцы хоть куда, ноги так и мелькали. Их отделяла от Брика только половина улицы.
Он хорошо знал этот квартал Каллаха. Здесь жили бедняки, и здания располагались как попало, без той приятной симметрии, какой отличались кварталы более зажиточные. И потому тут было множество проулков, тупиков и узких, кривых улочек, ведущих в никуда.
Крепкий старый кузнец все еще стоял у своей двери. Его кожа была покрыта толстым слоем сажи всюду, где ее не смывал пот. Он снова поднял руку при виде Брика, потом, заметив его преследователей, нахмурился.
Брик подумал было с отчаяния забежать в кузницу, но тут же отбросил эту идею. Он придумал лучший план — мрачный и опасный.
Пожилого солдата уже не было видно, когда Брик свернул с главной улицы, проскочив в щель между повозкой и тяжело навьюченной лошадью. Оба молодых солдата не сбавляли хода и догоняли его. Брик похудел и окреп за последнее время, но все-таки моложе не стал.
При всем при том он не ослабел, не замедлял хода. Его легкие горели, руки, стискивающие подсвечник, вытащенный на ходу, начали болеть, но сейчас это ничего не значило. Все побоку, главное — они не должны его схватить.
Прохожие, видя солдат, бегущих с обнаженными мечами, вопили от удивления и испуга. Грязь здесь была не особенно густой, но это не облегчало движения. Брик уже пару раз едва не плюхнулся в лужу.
