Эре нашел в себе силы возразить. Правда, неуверенно и без должного азарта.
– Это нечестно, командир… – отводя взгляд, проговорил он вполголоса.
– А прятать от меня добычу честно? – насупился кондотьер.
– Она – не добыча.
– Подумаешь! Мне плевать!
– Она – не добыча, – по-прежнему глядя в сторону, стоял на своем Эре.
– Она слишком хороша для тебя. И этим все сказано!
«Интересно, откуда он узнал обо мне? – подумала Флана. – Хотя… Мир не без добрых людей. Почему-то Жердина постарался отъехать в сторонку, как только появился кондотьер».
– Командир… – Медвежонок почти умолял. На лице его боролись многолетняя преданность предводителю и въевшееся в кровь желание защищать свое. Неважно, что это – дом, женщина, конь, меч, драная овчина. На лейтенанта было жалко смотреть. Словно сторожевой кот, привыкший охранять хозяина, получающий за службу кости с ошметками жирного мяса и лижущий в благодарность руки повелителя. И вдруг вместо награды он получает сапогом по ребрам, но не рычит, не шипит, а недоуменным мяуканьем как бы старается сказать: «Как же так? За что? Разве я заслужил?»
Но Флана не испытывала сострадания к Эре. Уж если ставить перед собой высокие цели, то и идти к ним надо, сцепив зубы и позабыв о слюнявой жалости. Да и за что? Один из многих самцов, положивших глаз на нее? Чем он лучше посетителей «Розы Аксамалы»? Те отдавали за время, проведенное в постели с нею, деньги, а он расплачивался едой, кровом и относительной безопасностью путешествия. И уж совсем глупо было бы говорить о каком-то чувстве, которое могло бы между ними возникнуть.
– Медвежонок! – Голос Жискардо хлестнул, как плеть. Не легкая шестихвостка, которой вовсю пользовались в борделе, а тяжелая, сплетенная из сыромятной кожи, из тех, которыми окраинские юноши на скаку убивают поджарых степных котов.
Четверо телохранителей кондотьера – все как на подбор бородатые крепыши, запросто гнущие в ладони подкову, – придвинулись поближе.
Эре едва не завыл, вцепился правой ладонью, против воли тянущейся к рукоятке меча, в луку.
– Медвежонок? – Лесной Кот произнес кличку вкрадчиво, будто сопереживал трудному выбору подчиненного.
И лейтенант сломался. Под грубым напором он, быть может, стал бы сопротивляться, но ласка в голосе кондотьера добила его вернее удара в спину. Он кивнул, выдохнул побелевшими губами:
– Забирай…
Жискардо довольно осклабился. Сверкнули белые, никогда не знавшие табака зубы.
– Спасибо! Спасибо, друг!
И когда на лице Эре возникла донельзя довольная улыбка, Флане захотелось плюнуть ему в глаза. Но вместо этого она подобрала поводья серого и стукнула его каблуками, направляя коня вслед за новым покровителем, который даже не узнал ее имени.
Чем дальше на север, тем больше беженцев попадались навстречу отряду. Простолюдины съезжали целыми семьями – по два-три поколения на одном возу. Коровы, козы, овцы с трудом поспевали за груженными чем попало телегами. Кричали куры, утки и гуси в плетеных корзинах. Люди затравленно озирались…
Дворян в толпе попадалось меньше. Издревле предгорья Туманных гор обживали вольные переселенцы, особо не утесненные знатью. Но кое-кто из выслужившихся в армии небогатых дворян получал землю – леса под вырубку, недра под добычу медной и железной руды.
Теперь бежали все. Бросая нажитое. Лишь редкие смельчаки, скорее отчаянные, чем разумные, оставались, чтобы защитить свое добро.
О причине исхода расспрашивать не пришлось. Она витала в воздухе. Щедро приправленная смущением мужчин, отчаянием в глазах женщин, затравленными лицами ребятни.
Дроу сошли с гор.
Остроухие карлики никогда не смирялись с подступившими вплотную к их угодьям людьми. Лишь сила оружия Сасандры удерживала клановых вождей от опрометчивых поступков. И то не всех. Отчаянных голов в горах Тумана хватало всегда. Но цепь фортов, отстроенная империей в левобережье Гралианы, прикрывала весь Барн и бо2льшую часть Гобланы от набегов остроухих. И все равно приходилось довольно часто отправлять роты копейщиков при поддержке вольнонаемных стрелков и следопытов на правый берег. Мстить. Усмирять. Остужать пыл.
В начале этой осени дроу словно с цепи сорвались. Не малочисленные отряды удальцов, желающих заслужить воинскую честь, а целые кланы сорвались с насиженных мест и обрушились на редкие людские поселения вдоль Граллианы. Они вырезали людей, словно упиваясь жестокостью. Всех. До единого. Невзирая на возраст. Не щадя женщин. Хладнокровно добивая раненых и увечных.
Гарнизоны фортов пытались сопротивляться, но надолго их не хватило. Радостно ухватившиеся за возможность стать независимыми от Аксамалы вице-короли Барна и Гобланы не смогли обеспечить солдат продовольствием, фуражом, запасными стрелами, поддержкой опытных лекарей. Озабоченные дележом власти генералы (они почуяли возможность из двухбантовых перепрыгнуть сразу в маршалы) не поторопились перебросить подкрепление из второй линии укреплений. И форты пали один за другим. Испуганные солдаты, потерявшие командиров и цель в жизни, оборванные и голодные, влились теперь в поток беглецов. Наверняка не все. Кое-кто нашел для себя более легкий хлеб. Ведь грабить крестьян получается порой проще, чем их же защищать.
Вот и выходило так, что люди бежали с обжитых земель, изгоняемые малым народцем, карликами, которых и в расчет особо не брал никто из имперских министров, а расценивали скорее как досадную помеху на пути колонизации севера материка.
Но барон Фальм удирал навстречу этому потоку, а следом за ним двигался отряд Кулака…
В начале месяца Ворона – первый или второй день, точнее сказать сложно, ибо календарей они не видели очень давно, – Кирсьен, едущий в боевом охранении, увидел узкую, зажатую обрывистыми берегами речушку, переброшенный через нее мост, перегороженный подводой, одно колесо которой соскочило с бревна, орущих, размахивающих руками селян.
Рядом с мостом скособочилась сторожка, ранее предназначавшаяся, скорее всего, для стражников, взимающих подать с проезжающих по мосту телег. Бревенчатая изба, крытая дранкой. Около нее – то ли сарай, то ли хлев. Огороженный покосившимся плетнем двор зарос бурьяном коню по брюхо.
Оттуда к переправе неторопливо шагал… самый настоящий великан. Полтора человеческих роста, широченные плечи, светлые – едва ли не белые – волосы собраны в пучок на затылке. Кир видел уроженцев Гронда нечасто – в Тьялу они не заезжали, а вот в Аксамале приходилось сталкиваться. Но приезжающие в Сасандру великаны были все больше купцами, а в этом даже самый неопытный наблюдатель безошибочно определил бы воина. Он не наряжался, как его собратья, – никаких курток и штанов из тюленьего – серого в мелкую крапинку – меха, никаких чулок из рыбьей кожи, которые северяне почему-то называли сапогами, никаких плащей из цельных шкур белого медведя – особой гордости жителей ледовых равнин. Приближающийся великан одевался как любой наемник в банде Кулака. Ну, разве что сукна на его штаны и кожи на бригантин пошло раз в пять больше, чем обычному человеку. За широкий пояс он заткнул кривую дубинку – желтовато-белую, вроде костяную, длиной в локоть. Другого оружия на виду не держал.
