— Ты зачем убил Гиллинга? — тихо спросил Фьялар, багровея на глазах.
— Ка-ка-кого Гиллинга? — заикаясь переспросил Галар.
— Великана Гиллинга, придурок!!! — взорвался Фьялар, брызжа слюной.
— Великаны они это — здоровые, — развел руками Галар, словно пытался показать, каким должен быть великан, — а этот маленький.
— Идиот! Ты хоть что-нибудь слышал о магии великанов?
— Нет, — глупо улыбаясь, ответил Галар.
— Меня угораздило связаться с самым тупым карлой на свете! — от отчаяния Фьялар обхватил голову руками. — Я позвал Гиллинга, чтобы он подчистил за нами грязь, — Фьялар махнул рукой в сторону Квасира.
— Какую грязь? — не понял Галар. — У нас чисто!
— О-о-о!!! — заревел Фьялар от бессилия. — Он должен был сожрать тело Квасира, тогда бы никто не догадался! А ты убил его и его жену, болван! Ты, — он подскочил и схватил Галара за грудки, — ты провалил такое дело…
Неожиданно Фьялар остановился, словно вспомнил что-то важное. Отпустив Галара, он схватил за ноги Гиллинга и потащил его к выходу:
— Хватай жену Гиллинга и тащи её к лодке, — приказал он Галару. — Магия великанов заканчивается с их смертью, сейчас они опять станут большими. Поторопись, ублюдок! Нам нужно успеть увезти их тела подальше в море и утопить!
* * *
Итак, Квасира не стало. Его тело было надежно спрятано. К тому же карлы распустили слух, что Квасир захлебнулся в собственной мудрости, ибо он не нашел того, кто мог бы выспросить у него всю мудрость. Убийство Квасира сошло карлам с рук. Разлили они кровь Квасира в две чаши и котел и, смешав её с мёдом, сварили чудесный напиток — мёд поэзии. Всякий, единожды попробовавший мёда, становился либо мудрецом, либо скальдом. Но, как и опасался Фьялар, им пришлось ответить за смерть великана Гиллинга и его жены…
* * *
— Вот он, мёд поэзии, — любовно погладил крутой бок котла Фьялар. — Слышишь, урод, я тебе говорю, — окрикнул он Галара. — Нам всё-таки удалось! Ща хряпнем по глоточку мёда и станем мудрее богов! Ваще-то тебе нужно больше, тупая ты образина, одним глотком твою тупость не вылечить! Сам Один будет к нам за советом бегать! На коленях глоточек мёда выпрашивать будет. Но не получит ни фига! А затем, — он мечтательно прикрыл глаза, — слава о нашей мудрости пойдет по всему миру. И в Мидгарде, и в Асгарде, даже в Нифльхейме…
Закончить он не успел, его хрустальные мечты были разбиты в прах страшным рёвом, доносившимся с улицы. Ужасный рык сотряс землю. Откуда-то сверху на карликов посыпалась труха и мелкие камни. Посуда, стоявшая на полках, попадала на пол и разбилась.
— Землетрясение! — заверещал Галар, опрометью бросаясь к двери. За ним словно по палубе драккара, попавшего в шторм, качаясь и спотыкаясь, побежал Фьялар. Галар, добежав до двери, резко её распахнул, но так же резко и закрыл. Навалившись на дверь спиной, он размахивал руками, хватал ртом воздух, пытаясь что то сказать Фьялару.
— Что там? — нетерпеливо спросил Фьялар. Но Галар только молча лупал глазищами и надсадно дышал. Не добившись от него ничего вразумительного, Фьялар ухватил сотоварища за шкирку и отбросил от двери. Слегка приоткрыв дверь, он глянул в образовавшуюся щель. У дверей их дома бушевал разгневанный хримтурс. Из огромной пасти великана исходил оглушительный рёв. Окружающие жилище скалы трескались и осыпались от этого рёва. Фьялар в испуге закрыл дверь.
— Это Суттунг, сын Гиллинга, — обречёно прошептал он. — Теперь нам не отвертеться!
* * *
Суттунг схватил вероломных карликов и разгромил их жилище. Затем он вышел в море и посадил убийц отца на скалу, что во время прилива поглощается водой. Но и на этот раз хитрым карлам удалось выкрутиться. Вирой за убийство Гиллинга и его жены послужил с таким трудом добытый мёд поэзии. Со слезами на глазах отдавали злобные дварфы чудесный напиток, так ни разу и не пригубив его. Но мир со страшным великаном был восстановлен. Новым хозяином мёда стал Суттунг, сын великана Гиллинга.
* * *
— Гуннлед! — могучий глас Суттунга гулким эхом пошёл гулять по многочисленным закоулкам необъятной пещеры.
С древнейших времён пращуры Суттунга жили в мрачных пещерах Хнитбьерга, облагораживая их в меру своих способностей: гигантский очаг в углу, в котором горели целые деревья, вывернутые с корнем, грубая, сколоченная из необработанных стволов домашняя утварь, столы, стулья, лежанки — вот и всё, чем довольствовались неприхотливые инеистые великаны. Осторожно поставив драгоценную ношу на стол, Суттунг заревел еще громче:
— Гуннлед!
После гибели Гиллинга и его жены ближайших родственников у Суттунга осталось раз, два и обчелся: дочь Гуннлед, да родной брат — Бауги. Постоянно странствуя, Суттунг редко бывал дома, а драгоценный напиток нужно стеречь. Бауги Суттунг не доверял по причине его природной тупости, что не редкость среди великаньего племени. А вот дочь — подходящий страж для напитка: и умна, и хитра, даром, что молода — нет еще и двух сотен лет. Наконец Гуннлед соизволила явиться на зов отца. Еще не достигшая своего полного роста, великанша была по пояс отцу.
— Вот! — проревел Суттунг, глядя на дочь сверху вниз. — Это вира за убийство моего отца и твоего деда Гиллинга. Береги пуще глазу своего. Хватает на свете всяких проходимцев, что не прочь поживиться за наш счёт.
Тем временем в чертогах Вальхаллы, на золотом престоле в задумчивости восседал великий Один. А вокруг кипел бесконечный пир. Вечный пир, на котором гуляют лучшие воины, эйнхерии, когда-либо жившие на земле. Так будет продолжаться до самого Рагнарека, последней битвы, после которой уцелеют немногие. А пока… пир горой, пир без конца. Воины пьют без меры, жрут без меры, благо пьянящее молоко козы Хейдрун и мясо вепря Сэхримнира никогда не кончаются. Сейчс напьются и схватятся за ножи. Один лишь грустно улыбнулся: все мёртвые в Вальхале с восходом солнца оживают, страшные раны затягиваются, отрубленные конечности прирастают. Ну вот, как обычно, мертвые сброшены под стол, где и очнуться завтра поутру целыми и невредимыми, а пир продолжается. Как всё это наскучило Всеотцу за бесконечную череду лет. Приелось, набило оскомину. Пьяные хари, жирные руки, засаленные волосы верных эйнхериев вызывают отвращение. Один давно уже ничего не ест, скармливая свою пищу ручным волкам Роги и Фрекки, от мяса Сэхримнира его тошнит. Где Квасир, только он мог рассеять тоску Отца богов своими песнями. Его нет, он давно перестал посещать Вальхаллу. Да и кто может выдержать такое бесконечно долго?
Неожиданно в пиршественную залу ворвались две огромные черные птицы. Два ворона Хугин и Мунин, глаза и уши старого Хрофта. Сделав круг почёта по залу и попутно нагадив на головы самым рьяным забиякам, чем несказанно порадовали одноглазого бога, вороны расселись на плечах Великого Водчего. Устроившись поудобнее, они принялись наперебой каркать.
