Пальцы Алифа внезапно застыли в воздухе над клавишами. Где-то в голове возник навязчивый образ, от которого у него даже заломило в висках и затылке одновременно: силуэт Дины, ясно вырисовывавшийся черным на фоне неба на их крыше в районе Бакара. Черная ткань ее никаба развевается, а горизонт составлен из ряда бледных и покрытых пылью минаретов. В руке она держит экземпляр «Золотого компаса», и она размахивает им, как вражеским знаменем. Алиф быстро и часто заморгал, сосредотачивая взгляд на мониторе.
— Впрочем, я до сих пор до конца не уверен, как нужно связать отдельные части моей системы между собой.
— Ну, в таком случае я бы на твоем месте проявил крайнюю осторожность, — заявил шейх Биляль. — Самая главная победа шайтана заключается в том, что он умеет создавать иллюзию, будто у тебя все получается. Он всегда подстерегает нас там, где дорога раздваивается. Он поджидает тех, кто становится чересчур уверенным в себе и теряет верный путь. Вот тогда он рискует по-настоящему заблудиться.
— Мне нужно начать кодировать, — объявил Алиф. После этого он услышал шорох халата шейха и понял, что старик благоразумно удалился, не желая мешать молодому человеку. Солнце становилось все более настойчивым, и теперь от его лучей, проходящих сквозь решетки на окнах, на полу образовались затейливые узоры. Голова продолжала болеть, но Алиф решил не отвлекаться от работы. Несколько раз до его слуха доносились ружейные выстрелы, а один раз что-то прогремело, как будто где-то далеко начиналась гроза. Но этот шум всякий раз прекращался и сменялся прерывистым чириканьем воробьев во дворе. Один раз Алиф услышал, как кто-то говорил в мегафон и при этом настойчиво советовал укрывшимся сдаться, обещая, что тот, кто добровольно отдаст оружие, останется целым и невредимым.
— …думают, что мы тут все вооружены, — послышался откуда-то из коридора голос Дины вместе с шарканьем ее ног в сандалиях.
— Я не знаю, дочь моя, — негромко ответил ей шейх Биляль. — Может быть, только твой друг. В любом случае, они не могут зайти сюда. Эта мечеть была выстроена очень давно с тем учетом, чтобы сдерживать набеги бедуинов.
Голоса затихли в глубине коридора. Алиф закрыл глаза и зажмурился до боли. Потом, когда он резко раскрыл их, его словно ослепили какие-то огни перед глазами. Но, кроме солнечного света, в комнате присутствовало еще что-то, как будто воздух начинал сгущаться рядом с ним. Это чувство было не постоянным, оно находило на юношу волнами и сразу же отступало. Очень скоро он заметил рядом с собой едва видимого невооруженным глазом Викрама, который материализовался в виде темной субстанции, словно свернувшейся, защищаясь от серьезной опасности. Алиф даже не увидел, а осознал, что Викрам сильно устал и был уже на пределе.
Тем не менее молодой человек продолжал активно работать. Он знал, что ему нужно делать, и выполнял действия одно за другим даже раньше, чем успевал реагировать на это его мозг. Он все еще мог пользоваться какой-то частью Голливуда и потому быстро и ловко вкладывал коды в память компьютера Биляля, с удовлетворением наблюдая за тем, как буквально у него на глазах вырастали башни алгоритмов. Потом он отвлекался от клавиатуры и переходил к «Альф Яум». Он читал очередной отрывок из книги и сразу же делил его на две линии кодировок. Фарухуаз, темная принцесса, стала набором алгоритмов из булевой алгебры, а няня, ее иррациональный аналог, заняла противоположную позицию. И не было в книге ничего такого, что он не сумел бы выразить в числах. Причем сами цифры, как и рассказы, были исключительно показательными, подменой того, что лежало гораздо глубже и было вмуровано в электрические импульсы внутри компьютера и в работающие нейроны в мозгу у самого Алифа. И эти события вместе со своими определяющими элементами сливались и спаивались воедино, в то время как молодой человек упорно продолжал свою нелегкую работу.
Солнце начинало припекать еще сильней, время близилось к полудню, когда решетка на окне наконец-то самостоятельно исполнила свое предназначение. Из-за нее в комнате образовалась какая-то узорчатая тень и в кабинете шейха сразу стало прохладно и сумрачно. Алифа поразило умение старинного плотника так искусно все рассчитать, ведь тень появлялась здесь именно в полдень, и при этом она ничуть не мешала ученому, занимавшемуся в комнате, обозревать двор мечети. Все было выстроено мудро и элегантно. Алиф даже позавидовал этому безымянному мастеру, ведь его собственное творение, когда оно, разумеется, будет закончено, окажется вовсе не элегантным и, конечно же, далеко не простым. Оно могло стать неуклюжим, выделяющим ядовитые испарения простором, увековечивающим давящую на него информацию. Возможно, его изобретение будет способно выполнять самые невероятные расчеты. А может быть, само по себе оно вообще не будет иметь никакого значения.
* * *
Ближе к вечеру к нему пришла Дина. Она принесла стакан чаю и тарелку с тушеной фасолью, которая, видимо, очень долго находилась в перегретой консервной банке. Алиф долго принюхивался к ней, прежде чем рискнул попробовать на вкус.
— Больше все равно ничего нет, — грустно сообщила Дина. — Мы не можем никого отправить за едой.
Алиф внимательно посмотрел на нее. Девушка уставилась в пол, но он успел заметить, что под глазами у нее образовались темные круги от недосыпания. Он протянул тарелку ей.
— Лучше ты поешь, — предложил он. — Тебе надо набираться сил. И вообще сейчас ты должна лежать и отдыхать.
Дина нетерпеливо махнула здоровой рукой.
— Я уже поела. Там, снаружи, вроде бы все стихло. Но Викрам говорит, что улица по-прежнему перекрыта, а на крышах засели снайперы. Мы в осаде.
— В новостях про нас говорят?
— Только про тебя. И называют тебя фальшивым и… то есть твоим ником. И террористом.
Алиф закинул голову назад и закрыл глаза. Его имя. Он вспомнил, как шептала Интисар в темноте его имя, как она боготворила его. И теперь узнать, что его так очернили перед публикой, было даже хуже, чем новость о том, что юношу обвинили в терроризме. Тем более что террористами часто называли и более благородных людей.
Дина вложила стакан с чаем ему в ладонь.
— А ты ведь никогда не рассказывал мне о том, что работаешь на исламистские группировки.
— Я ни на кого не работаю. Я работаю против цензоров.
— Но ведь ты помогал исламистам.
— И коммунистам тоже. И феминистам. Я помогаю всем, у кого есть компьютер и обида на государство.
— Ну хорошо, я просто хочу напомнить тебе, что в новостях журналисты таких философских тонкостей не сообщают.
