Где-то там притаился Рука, постоянно рыскающая математическая сущность, миллионами запускавший червей в цифровой Город. Алиф сразу узнал, что именно они разносили. В них была «вшита» Тин Сари, готовая к внедрению на жесткие диски диссидентов, подобно паразитной ДНК.
Алиф сделал паузу, чтобы по достоинству оценить искусство и мастерство, с которыми создавался Рука. Сравнение с хищной системой не подходило — с тем же успехом можно назвать пирамиды набором камней. Он функционировал как единый, централизованный интегрированный пакет прикладных программ. Обычные протоколы по обнаружению пакетных данных заменили на нечто куда более динамичное: на программу, которая могла засекать и адаптироваться к пользовательской модели каждой индивидуальной жертвы, исключая ложные тревоги, часто возникавшие, когда подобные параметры поиска использовались с отрицательным пороговым элементом. В разработке и оформлении явно прослеживались черты отдельной сильной личности: написавший программу был изобретателен и очень скрупулезен, его ум совмещал в себе ортодоксальное мышление и инновации. Было очевидно, что он понимал не только физический, но и метафорический потенциал машин: он интуитивно включил в программы некоторые основные элементы, которые Алиф использовал для построения своей башни.
«Именно так он и залез в мою машину, — сказал Алиф. — Он говорил на языке, непонятном ни одному из моих брандмауэров. На языке, который я сам тогда еще не понимал».
«Да, — ответила Фарухуаз. — Но у тебя есть то, чего нет у него. Что он жаждет заполучить».
«У меня есть „Альф Яум“».
«У тебя есть я».
Алиф взглянул на лежавший внизу цифровой массив, своего рода равнину. Легче ударить отсюда, сверху, поскольку двоичный мир пока что оставался плоским. Он отстранился от него, в ушах у него звучала музыка сфер. Башня слегка подрагивала у него под ногами.
«Действуй, — произнесла Фарухуаз. — Сровняй их с землей».
Алиф ввел серию исполнительных команд. Равнина тотчас же расцветилась огоньками активности. Тревога следовала за тревогой, в то время как антивирусы и брандмауэры ринулись минимизировать ущерб, пытаясь отключить некритичные функции, чтобы блокировать продвижение Алифа, ставя нечто вроде огневого заслона между ним и наиболее важными и чувствительными кодовыми блоками Государства. Алиф рассмеялся, Фарухуаз тоже. Сейчас все стало так просто. Он стоял наверху. Находившийся внизу заслон представлял собой круг с размытыми краями, детский рисунок карандашом на бумаге, лишенный всякой глубины. Алиф смело нанес удар в самое сердце интрасети Государства.
Рука словно восстал ото сна. Он с грохотом поднялся на ноги, источая запах ионизированного воздуха и сухих металлических остовов и демонстрируя новый уровень функциональности, который не далось засечь Алифу. Он чуть откатился назад, перенастраиваясь. Вырвавшись за пределы интрасети Государства, Рука обрушился на основание башни Алифа, срезая целые слои кодов с помощью зеркального протокола, которого Алиф раньше никогда не видел.
«Раздави его», — прошептала Фарухуаз.
«Я не знаю как!»
Алифа охватил приступ паники, когда его творение начало содрогаться. В отчаянии он начал усложнять операцию переключения кодов, меняя статус данных, которые атаковал Рука, быстрее, чем тот мог атаковать. Содрогание начало стихать. Алиф перевел дух. Охватившая его паника, порожденная адреналином, которому некуда выплеснуться, быстро сменилась жгучей, всеразрушающей яростью. Рука отнял у него любовь, свободу, даже имя! Однако сейчас все это значило для него гораздо меньше по сравнению с единственной целью — уничтожить отнявшего. Это казалось соизмеримой жертвой.
Алиф включил электронного зверя. У него были слабые стороны. Они есть в любой системе. Его зверь менял сам себя и свои методы, пока не находил эти уязвимые места: ошибки, которые Алиф видел не как ограничения объема вычислений, а как недостаток воображения. Его программа была лучше, выше по уровню; она работала на околосознательном уровне, не связанная никакой двойственностью. Башня приподнялась. Она впилась корнями в самое нутро Руки, внедряя туда базовую инфраструктуру зверя с многовалентными операторами, которые Рука не мог обработать. Рука повернул назад, издав электронный вопль, отступая за огневой заслон интрасети.
Воодушевленный успехом, Алиф было бросился в погоню, как вдруг обнаружил, что поле боя уменьшилось в размерах, причем уменьшилось весьма подозрительно. Высота вызвала у него эйфорию. Руки Фарухуаз обнимали его за спину, ее покрытая никабом голова покоилась на его плече. Она едва слышно уговаривала его, но он не мог дышать: высота, ее руки, недостаток кислорода в насыщенной электричеством атмосфере — все это как-то сразу навалилось на него. Он вдруг увидел неясные световые пятна. Он мотнул головой, чтобы сбросить наваждение, но вместо этого пятна слились в нечто, что охватило весь горизонт, выгибаясь вверх в сторону какого-то невероятного ядра — не лица с глазами, носом и ртом, а ярко светящуюся массу, каким-то ужасным образом походившую на некий облик.
На Алифа вдруг нахлынуло воспоминание. Он плавал в тесном бассейне, голышом и свернувшись калачиком. Разум его был притуплен, словно он еще не сформировался; он не ведал различия между своим телом и окружавшим его соленым миром. Внезапно бассейн со всех сторон осветился этим ядром, этим обликом: время начало свой бег, и он осознал, что живет.
Облик становился все ярче. При виде его Алиф съежился, охваченный странным, дотоле неведомым чувством.
«Куда ты идешь?» — спросил облик.
Алиф словно лишился дара речи. Он совершил непоправимую ошибку. Код оказался нестабильным. У него кружилась голова, когда он поднимался вверх, уже не уверенный в том, что может контролировать созданное им. Он осознал, что в своем стремлении к инновациям он пожертвовал целостностью своих знаний. Основание башни размывалось, когда данные не могли корректно воспроизвестись, что приводило к недостоверности и разрывам в их изначальном ДНК. Башня долго не продержится. Он приближался к некоему потолку, когда сверхадаптивные свойства его системы кодирования уже не смогут компенсировать присущую ей нестабильность. Если сказать знанию, что оно сможет стать всем, чем пожелает, существует риск того, что оно выродится в полное невежество.
«Ты провела меня», — дрожа всем телом, сказал Алиф Фарухуаз.
Та не ответила, а лишь наклонила голову, отчего раздался звон крохотных колокольчиков на оторочке ее никаба. Она стала фикцией. Алиф в отчаянии пытался зацепиться за что-нибудь реальное, за что-то, что помогло бы ему вспомнить землю, превратившуюся в лежавший внизу малюсенький пятачок. Он попытался думать об Интисар. Но та тоже превратилась в идола, сотканного из пепла. Он увидел свою жизнь, отравленную ее неопределенностью и капризным отношением: сначала к их призрачной женитьбе, потом к этой странной книге. В обоих случаях ее цель была окутана покровом совершенно бессмысленной таинственности.
