— В соизмерении с его проступком, да, — ответил Тёмный.
— А ты понимаешь, что он занимался баловством, а не творением? — Глаз наклонился в сторону, рассматривая Тёмного со стороны. — Вот ты принял вид лошадки, потому что тебе понравился ход мыслей какой-то лошади, которую ты когда-то встретил. И это тоже баловство. Но оно не затрагивает жизнь других, и ты вправе делать с собой, что хочешь, — Глаз затрясся, захихикал и добавил, — в некоторой степени.
— Что вы имеете в виду? — не понял Тёмный.
— Разговор не о тебе. Блуждающий Неф создал новую расу людей и бросил их на произвол судьбы, — прищурился Глаз, — и тем самым чуть не погубил всех жителей этой планеты.
Они немного помолчали, а потом Глаз выразил новую мысль: — А ведь он её не создавал.
— Эту планету создали вы? — догадался Тёмный. Глаз несколько раз мигнул и ответил: — Да… я причастен…
— А почему же вы сами не устранили проблему? — спросил Тёмный. Глаз отвёл взгляд в сторону и сказал: — Мы тоже… не можем… всё должно быть, как положено.
Глаз моргнул пару раз и пропал, не успев прочитать догадку Тёмного: «А ведь и Творцы не всегда вольны в своём выборе».
* * *
Маргина сидела возле дуба Балумута, держала на коленях кота Дормадора и смотрела вперёд на белые островки облаков, подсвеченных снизу лучами солнца, пытающегося спрятаться за чётко очерченной неровной линией горизонта. Внизу, на земле, уже была ночь, покрывшая всё непрозрачной серостью, и только кое-где пробивались блёклые огоньки окон.
Когда в доме много людей, невозможно побыть с собой и подумать о желаемом, тем более в такой пёстрой компании, как на Таинственном острове. Маргина была как бы связующей верёвочкой, за которую дёргали персонажи её жизни, такие непохожие друг на друга, как Лотт и капитан Краббас, волшебник Монсдорф и медведь Балумут, Вета и Этиора, Гешек и хабиба Бата.
Их нужно было между собой мирить, как с детьми разбирать их ссоры, организовать работу на острове, чтобы было чем их кормить и быть нянькой, к которой они приходили, чтобы получить порцию ласки. Маргина всю жизнь этим занималась и такая работа никогда не была ей в тягость, но что-то скоблило её изнутри, а желание бросить всё и убежать за край света, иногда было отчётливым и непреодолимым. Маргина списывала своё состояние на беременность, но умом понимала, что всё списать на неё никак нельзя.
«Ах, милый Мо, мой мягкий и надёжный друг Мо, где тебя носит, негодяй ты мой, ненаглядный», — хлюпала носом Маргина, размазывая ладонью слёзы, и наслаждаясь воспоминаниями о рыжем безобразии, о коте, мягкая спина которого защищала от всех невзгод. Лежащий на коленях Дормадор сочувственно поднял морду и принялся вылизывать её мокрые руки. Маргина погладила и его, поделившись кусочком нежности к далёкому Мо.
— Мечтаешь? — спросил хабиба Бата, и Маргина вздрогнула — не от того, что он увидит её слезы, а от страха, что кто-то чужой вторгнется в её сокровенное.
— Чего тебе? — зло сказала она, не пытаясь смягчить тон, а Дормадор напрягся и зашипел.
— Я, кажется, помешал, — извиняясь, улыбался хабиба Бата, не понимая, что эта улыбочка в последнее время неимоверно злила Маргину.
— Забрала у меня кота, а вместе с ним и мою душу, — поглядывая на Дормадора, сказал он. Маргина молчала, а хабиба Бата, не ожидая ответа, продолжил:
— Я на него не обижаюсь, на его месте я бы тоже выбрал тебя, — он посмотрел на Маргину и сказал: — Я хочу тебя спросить.
— Спрашивай, — безразлично сказала Маргина. Хабиба Бата помолчал и сказал:
— Я не мальчик и много повидал в жизни, а вот такой женщины, как ты, встретить не довелось. Я признаюсь, при виде тебя у меня разгорелся охотничий пыл, который, меня не спрашивая, перерос такое чувство к тебе, что я потерял голову. Я могу сделать всё, что ты хочешь, стоит тебе только мне сказать. Ты, как я успел заметить, одна и я один, что нам мешает быть вместе?
— Я не буду с тобой никогда, — жёстко сказала Маргина, — я хочу, чтобы ты сиганул вниз и больше никогда об этом меня не спрашивал.
Она так резко поднялась, что кот Дормадор свалился в траву. Она пошла к дому Лотта, а кот торопливо следовал за ней, оглядываясь на хабиба Бата и злобно сверкая в темноте зелёными глазами.
Хабиба Бата подошёл к краю острова и посмотрел вниз, в темноту, плюнул туда и, как Дормадор, злобно засветил глазами. Но никто этого не видел.
* * *
Если бы кто-нибудь назвал Бонасис Порфир красавицей, она обозвала бы его лгуном, так как с самого детства знала о своей непривлекательности, о чём ей неустанно напоминал ей отец. Нелюбовь отца к ней Бонасис могла объяснить — при её рождении мать умерла, погрузив своего мужа в глубокую скорбь. И все время, пока она росла, Бонасис чувствовала свою вину перед отцом, а вина человека не красит. Когда она выросла, отец, так и не перенёсший потерю жены, скончался, оставив Бонасис совсем одну на всем белом свете, а вдобавок наследство: большой дом и небольшую толику денег.
Так бы и жила Бонасис в столице, никому не нужная, если бы в один обычный день не нашла на крыльце ребёнка, совсем грудничка. Осторожно расспросив соседей, Бонасис ничего не узнала, но убедилась, что ребёнка не ищут. Так и оставила себе, по-матерински взяв на себя все заботы о ребёнке.
Денег отца хватило ненадолго, и Бонасис, головой не обиженная, внимательно изучив спрос и предложения рынка, купила на последние деньги лошадь с кибиткой и занялась торговлей. Закупив в столице оптом нужный в провинции скарб, как-то: иголки, нитки, зеркала медные и серебряные, слюду, сладости и прочую мелочь, везла в провинцию, обменивая на продукты или торгуя за селты.
Привозила в город сельские продукты и здесь торговала сама, без посредников. Найденную дочь, названную в честь матери Альмавер, Бонасис брала в поездку с собой, что на первом этапе было тяжело, но подкупало сельских жителей, щедро расплачивающихся с одинокой матерью. Альмавер росла здоровенькой и общительной и скоро, несмотря на юный возраст, стала бойко помогать матери в торговле.
Так они и жили вдвоём, ни на кого не надеясь, потихоньку расширяя свою торговлю. Альмавер подросла и стала красивой девушкой, но всё свое время посвящала работе, по прежнему помогая матери во всём.
Поездку за Мессаку Бонасис предприняла, чтобы расширить круг своей торговли. Разведка была удачной и прибыльной, но уж больно далёкой, и Бонасис сомневалась, стоит ли ей в дальнейшем ездить так далеко. К тому же обвал старой дороги на Мессаку говорил ей о том, что здесь может быть опасно, а подвергать свою дочь риску Бонасис совсем не хотела.
